Пришлось передвигаться осторожно, чтобы ненароком не соскользнуть в спокойную, но темную воду.
Тропинка крошечная, сухая и твердая земля покрыта сочной травой, будто ее нарочно сюда перенесли из других мест. Я посмотрел по сторонам – не вяжется такая красота с Абергудом. Ну вот никак.
Сияющий ежик остался на краю трясины. Почему не полетел следом, только ему известно. А я напряг мышцы, гадая: помощь он оказал или отправил на верную смерть.
Хотя порхающие вокруг драгоценные стрекозы, светящиеся цветы и гнилушки враждебными не кажутся. Чутье молчит. Только оно и на тропе с мороком молчало, так что сейчас на него не стоит надеяться.
Из кувшинки‑некувшинки прямо у тропы высунулась крошечная мордочка, похожая на барсучью, но такая маленькая, что поместится у меня в ладони. Затем показалось остальное тельце с крылышками, засветилось и выпорхнуло из цветка.
– Боги мои, – выдохнул я изумленно. – Ты кто, малявочка?
Козявка с жужжанием пронеслась над ухом, посыпав меня какой‑то блестящей гадостью. Я быстро смахнул, мало ли – ядовитая. Погрозил кулаком, чтоб не выделывалась.
Зверек, или что это такое, недовольно запищал тоненьким голоском и упер ручки в бока, зависнув в воздухе.
– Отстань, – сказал я серьезно. – Я не разбираю, что ты там стрекочешь.
Из других цветов повылезали такие же козявки и с тревожным гудением поднялись в воздух.
Я быстро окинул армию насекомых оценивающим взглядом. Они, конечно, маленькие – можно в ладонях раздавить. Но вдруг кусаются, заразу разносят? Знаем мы этих мелких, одни слепни чего стоят.
– Послушайте, – начал я, стараясь быть как можно убедительней, хотя не знаю, как можно верить голому воргу в болоте. – У меня срочное дело в Мертвой степи. Попасть туда могу только через топи. Не сердитесь, чем бы ни обидел.
Козявки, что поодиночке выглядят милыми феями, сейчас похожи на полчище ос, а я – нерадивый путник, который посмел потревожить.
Вперед вылетела первая козявка и сурово уставилась на меня глазками‑маковками. Острый носик плавно перетекает в рот. Таким, наверное, удобно нектар собирать. Затылок вытянутый, как гвардейский шлем, за спиной трепещут две пары слюдяных крыльев.
Я терпеливо продолжил:
– Ну серьезно. Чего смотришь, как на врага народа? Я вам не враг. Честное ворговское слово. Есть вас нельзя – маленькие слишком.
– Чип‑чип‑чви! – гневно затрещала козявка.
Остальные загудели, поддерживая вожака, и застыли в наклоне, готовые в любую секунду ринуться в атаку на непрошеного гостя.
– Да не собирался я никого есть, – поспешно заверил я, выставляя перед собой ладони. – У меня особый рацион. Лучше помогите добраться до Мертвой степи, ну или хотя бы направление укажите, а то огонек завел меня, а сам остался на топях.
Услышав про огонек, козявка потерла маленькой ладошкой подбородок и задумчиво пропищала:
– Чиви‑чип?
Я пожал плечами и отмахнулся от светляка, который почему‑то норовит сесть на лоб.
– Не знаю, что это значит, – сказал я. – Но болотный всполох тащил по полузатопленной тропе, помог избежать морока и привел сюда.
Несколько секунд козявка чесала сияющую макушку крохотными пальчиками. На безупречной мордочке отразилась глубокая задумчивость, аж лоб сморщился. Затем, что‑то решив, она развернулась к собратьям и повелительно пропищала:
– Фив‑чифив! Чпи‑фиф‑чи!
Видимо, это был приказ отправляться по своим делам, потому что сияющие осы моментально потеряли ко мне интерес и разлетелись кто куда. Оставшись со мной один на один, козявка подлетела к лицу. Она пропищала что‑то на своем козявочьем и жестом указала следовать за ней.
Я повиновался. Особо выбора нет, болот не знаю, а это место – вообще какая‑то обитель чужеродной магии. Может, какая‑то эльфийская. Это у них все помешаны на светляках, сиянии и белизне. Или это какие‑то другие эльфы?
Толстые стволы проплывают мимо, словно ноги древних зверей. Наверное, именно такими они были, судя по древним сказаниям. Хотя все сказания давно переврали. Кто‑то приукрасил, добавил своего, отнял лишнего, и получилась новая легенда.
Пока шли, с верхушек спустились странные животные и с любопытством наблюдают за нами. Цепкие пальцы держатся за выступы в коре, ноги и руки примерно одной длины, спина заканчивается длинным подвижным хвостом. Думал, начнут вопить, кидаться, но они только хлопают белыми ресницами и чешут макушки.
Спрашивать у козявки, кто это, – без толку, все равно не разбираю, что стрекочет. Зато она, похоже, понимает все, что говорю.
Через некоторое время вышли к дереву, в сравнении с которым остальные выглядят молодой порослью. Чтоб обхватить ствол, потребуется воргов тридцать. Трещины в коре, как земные разломы, из них торчит трава и какие‑то грибы. Низ покрыт толстым слоем мха, причем с одной стороны синим.
Под деревом широкая поляна, в середине небольшой костер. Вокруг молча сидят пятеро незнакомцев и смотрят в огонь.
Козявка остановилась и указала крохотным пальчиком на них.
– Фи‑фич виу, – сообщила она, затем развернулась и умчалась к деревьям.
Я некоторое время разглядывал незнакомцев, не решаясь подойти. Слишком мирно сидят у костра люди, а вокруг вообще‑то болото. Да и непонятно, кто такие, как отнесутся к незваному гостю.
До них десяток волчьих прыжков, но даже отсюда вижу странную одежду. Тела закутаны в звериные шкуры, по краям перья разного размера. За спинами огромные темные кольца, похожие на исполинских гадюк, раздувшихся от хорошей жизни.
Мне надоело стоять в сторонке, как нашкодившему щенку. Быстро преодолев остаток пути, я остановился на острове и прямо взглянул на незнакомцев.
Вблизи смог рассмотреть получше. Люди укутаны в медвежьи и волчьи шкуры, у каждого под завернутыми ногами небольшие костяные кучки. На воргов не похожи – кости вроде не мертвецкие. Но и люди из них какие‑то не такие.
Обычно человек пахнет чем‑то вроде вчерашнего молока вперемешку с ароматами кухонь и пивоварен. А эти – как не живые.
Я незаметно принюхался – нежитью не пахнут. В воздухе витает что‑то едва уловимое, сладковато‑горькое. На лицах чужаков печать времени, но морщины не глубокие, будто образовались случайно и как бы просят прощения, мол, мы тут побудем немного. Так что назвать стариками язык тоже не поворачивается.
Болотный воздух едва колышется, перья на одеждах мерно покачиваются. Хотя это место и болотом‑то не назовешь: цветы, сияющие козявки, драгоценные стрекозы.
Кольца за спинами людей, которые я принял за змей, при ближнем рассмотрении оказались корнями исполинского дерева. За века существования они пустились не только в землю, но и вверх, что странно: болотная почва мягкая, податливая. Будто дереву чего‑то не хватало…
