– Нет. Древнюю силу можно использовать и сейчас, если пробудить. Но старая молодой не станет. Не будет брызгать мощью и наполнять удалью. Ты видел стариков? А бессмертных? Эльфов, например. Последних можно назвать древними. Несмотря на годы, они все так же сильны. Но в чем сила старца?
Шаман взял косточку из кучки и испытующе посмотрел на меня.
Я почувствовал себя как на первой инициации, когда вожак спросил, что делать, если нарвался на лося, а перекинуться не успеваешь. На меня смотрели восемь взрослых воргов и нареченная вожака. Но даже тогда было спокойней, чем сейчас.
– Ну, – раздраженно буркнул я, – в мудрости, вероятно.
– Верно, – согласился шаман. – Правда, не всегда старость предполагает мудрость, но так принято считать. Так вот, Абергудские болота – место, куда уходят старые силы. Силы‑старики, которые прожили пусть бесконечно долгий, но все же век. Даже земля тут мягкая, как при рождении мира. Они чувствуют себя здесь в безопасности. И очень не любят, когда чужаки беспокоят нежданным вторжением.
– Так бывает? – не поверил я. – Разве может сила состариться?
Кость, которую шаман поднял, каким‑то образом оказалась у меня в ладони. Я тупо уставился на огрызок. Присмотревшись, увидел замысловатые символы на гладкой поверхности. Символов оказалось так много, что, если отодвинуть дальше, выглядит обычной потертостью.
– Ну а родиться она может? – ответил вопросом на вопрос шаман.
– Родиться может, – уверенно сказал я. – Говорят же, там‑то и там‑то зародилась сила. Ну или сила в руках, она же тоже зарождается, мне кажется, где‑то в голове. Или хвосте.
– Не будет ли верным тогда сказать, если сила родилась, то она и состарится? Ведь все, что переживает рождение, однажды умирает. Так? – предположил шаман и подкинул в воздух еще одну кость.
Огрызок завертелся, завис гораздо дольше, чем положено подброшенному огрызку. Затем опустился в ладонь человека и рассыпался в песок. Я опустил взгляд к своему огрызку, но обнаружил лишь пыль.
Стараясь не обращать внимания на шаманские фокусы, я проговорил:
– Не знаю. Умирать может только то, что живет. А сила разве живая?
– То есть ты считаешь, что сила в твоей руке мертвая? – спросил шаман, с трудом сдерживая улыбку.
Внизу позвоночника неприятно засвербело, наставительный тон стал выводить. Остальные шаманы, или кто там они такие, снова стали похихикивать, хотя взгляд от костра не отвели.
– Рука у меня не мертвая! – прорычал я глухо. – И сила в ней очень даже живая. Кто‑то сомневается? Могу показать!
Шаманы снова грянули хохотом. На этот раз смех был не просто громким, а чудовищно громким, но уже не заразительным. Совсем не весело, когда смеются надо мной.
– Не вижу повода для веселья, – сказал я хриплым от гнева голосом.
Хохот достиг такой степени, что пришлось заткнуть уши. Шаманы попадали на спины, схватившись за животы, они катались несколько минут, пока не устали.
Я сцепил зубы и ждал, когда люди навеселятся. Спустя минут десять они все же успокоились.
– Хороший ты ворг, – сказал главный шаман дергающимся от смеха голосом. – Кровь кипит, душа горит.
Мне показались его слова обидными, но я сделал вид, что не услышал, – будут меня еще болотные шаманы тыкать мордой, как щенка.
Он неожиданно посерьезнел, морщины, и без того обделенные, почти распрямились. Взгляд стал сосредоточенным и внимательным, в глазах снова появились провалы в бездну.
– Тебя спас болотник, – проговорил главный шаман.
– Который громадная жаба? – уточнил я.
Человек сделал вид, что не заметил издевки, и проговорил:
– За жабу ты принял его по незнанию. И болотные огни он послал, чтоб к нам вывели. Иначе сгинул бы в топи.
– Велика честь, – огрызнулся я, а сам мысленно поблагодарил неведомого болотника.
Он действительно спас от синемордых утопленников, но шаманам о моей признательности знать не обязательно. Я же суровый ворг, как‑никак.
– Вообще‑то, велика, – проговорил главный. – Знаешь, сколько тут покоится таких вот самонадеянных воргов, людей и гоблинов? Даже эльфы где‑то есть.
– Не знаю.
– И я не знаю, – значительно сообщил шаман. – А он знает. Так вот. Болотник – это одна из старых сил, о которых говорил. Он очень придирчив.
Я все больше раздражался, по спине забегали мурашки, словно сейчас произойдет нечто нехорошее.
– Так чего меня пропустил? – поинтересовался я глухо.
Шаман пристально посмотрел на меня и сказал:
– Это и удивительно. Обычно не пропускает. Натравливает кикимор и утопленников. Только коснешься воды – хватают и тянут на дно. Но тебя не просто пропустил. Он помог. Значит, недоговариваешь.
Голова потяжелела, я тряхнул ею. С волос сорвались куски засохшей грязи и с шипением исчезли в огне. Худосочный шаман поднял на меня полные недовольства глаза, в зрачках полыхает такое же пламя, только маленькое.
Я развел руками, мол, не хотел, само так получилось. Он фыркнул, из ноздрей вывалил пар, шаман вновь принялся смотреть в огонь. Да с такой любовью, что я задумался: не сжег ли он там какую‑нибудь невесту?
– Послушайте, шаманы, – сказал я, обращаясь к главному, но так, чтобы остальные тоже чувствовали вовлеченность. – Мне необходимо опередить Ильву в очень важном деле. Если не смогу – пострадают даже Абергудские топи.
Шаманы разом подняли на меня глаза, взгляды цепкие, пронизывают до самых костей. Я поежился и на всякий случай оскалился.
Старший схватился за подбородок, пальцы принялись интенсивно тереть сухую кожу.
– Ильва, значит… – протянул он загадочно.
– Ильва, – подтвердил я.
– Если Ильва, значит, ясно, – снова произнес шаман многозначительно.
Но мне ничего не ясно. Особенно зачем после этих слов он полез в сумку за спиной и долго там копался. Затем вытащил длинный предмет, похожий на гудок. Одно отверстие маленькое, другое расширяется и изгибается вверх на манер черпака. Шаман положил предмет рядом с собой и снова принялся копаться в сумке. Через некоторое время он развернулся и удовлетворенно выдохнул.
В пальцах оказался зажат маленький мешочек с туго перевязанным краем.
– У болотника давние тяжбы с Ильвой, – проговорил шаман, вытирая предмет о бедро. – Уж не знаю, откуда он прознал, что ты против нее, но повезло тебе удивительно.
– Мысли он, что ли, читает? – предположил я.
Шаманы снова посмотрели на меня как на полоумного, главный поскреб макушку и произнес задумчиво:
– Вообще‑то, возможно.
