– Да чего говорить? Король заключил договор о взаимопомощи.
– Зачем? – удивился я.
Курт тяжело вздохнул, лицо стало задумчивым. Странно наблюдать, как клыкастая рожа печально морщится.
– У короля дочь умирала, – начал гоблин, – а Ильва, сам знаешь, водится с духами, ну и вообще руководит мертвяками. Когда обратился за помощью, эта чужеядка, чтоб ей вечно в склепах гнить, выставила условия – свободу нежити. Теперь по всему краю бегают мертвяки, грабят деревни под видом дани или не знаю чего. Люди тихо воют, гномы ворчат, но терпят. Им вообще не страшно: засядут у себя в горах – и поминай как звали. Нежить пока туда не особо рвется. Мне – плевать, главное, чтоб торговать не мешали. А то, что иногда из лесов выскакивают, так это вон…
Он похлопал ладонью по крашару.
Я с трудом соображал, пытаясь переварить, как нежить может свободно бегать по Восточным землям. Раньше только по ночам встречалась, да и то в заброшенных местах.
– А ворги чем не угодили? – спросил я осторожно.
Он бросил на меня хитрый взгляд.
– Что, зацепило? – спросил он и поскреб лоб. – Меня на твоем месте тоже зацепило бы. Если честно, друг, очень рад, что не на твоем.
Я насторожился.
– Это еще почему?
– Да тут вот какое дело, – начал объяснять Курт. – Когда заключали договор, Ильва потребовала, чтоб всех воргов изловили и отправили на псарни. Оно и понятно, нежить вас боится, как эльфийского огня.
Я не поверил.
– И что? Король вот просто так взял и согласился?
Курт кивнул.
– Не просто, но согласился, – подтвердил он, – и даже переловил большую часть. А тех, кто не переловился, приказал порешить. Ты не серчай, понять его можно. Дочка-то единственная.
Переловил, мелькнула тревожная мысль. Значит, наверное, и мою стаю. Мою бывшую стаю отправили на псарни или куда там не знаю. Выходит, я один. Совсем. Хотя должен был это понять еще когда уходил. Но раньше грело ощущение, что там, на опушке Изумрудного леса, есть ворги, с которыми вырос, а теперь – все.
Я вздохнул печально:
– Красивая дочка хоть?
– Говорят, просто загляденье, – ответил гоблин. – По человеческим меркам, конечно. Не знаю, как воргам, но по мне, если клыков нет, то и разговаривать не о чем.
Дорога, раздолбанная тысячами колес, сузилась в две глубокие колеи. Из них торчат пучки травы и даже кусты. Основная дорога пошла правее, а мы свернули на малоезжую. Лошадь, что топала себе, опустив голову, сначала начала прядать ушами, а потом вздернула голову и стала осторожно коситься по сторонам.
Небо потемнело, да не той вечерней темнотой, от которой хочется зевать и мудро смотреть на звезды, а суровым облачным полумраком. За лесом засверкали зарницы. Но грома не слышно, да и тьма далеко, может, и краем пройдет.
Правое колесо поскрипывает и описывает серьезную восьмерку. Были бы мужики-наблюдатели – обязательно обсудили бы, доедет оно до Королевства Джерона или отвалится в Восточном крае. Но мужиков, к счастью и сожалению, нет.
Впереди расступились деревья и показались возделанные поля, местами выкошенные.
Я свесился с телеги и сорвал пучок колосьев. Не люблю поля. Где возделывают – значит, охраняют. А раз так, волком не побегаешь, всюду мужики с вилами, медвежьи капканы и ямы.
Загривок напрягся, будто сам по себе, в горле заклокотало. Гоблин заметил перемену в настроении и проговорил успокаивающе:
– Ты не переживай, ворг. Это свободная ферма, сюда нежить не суется. Вон, глянь.
Над небольшим домиком красный огонек, колючие лучи бешено вертятся и пускают зайчиков в стороны. Огонек на секунду замер, из центра вырвался длинный сноп и умчался куда-то в лес. Послышался сдавленный крик.
– Это чего? – спросил я.
Гоблин довольно закряхтел.
– Нравится? Маг из Восточного края зачаровал. Убивает всю нежить на расстоянии двух перелетов стрелы. По мере надобности ставит защитный барьер на любых живых существ.
– Так это твой дом, что ли? – изумился я.
Гоблин покосился на меня как на умалишенного.
– Я похож на фермера? – спросил он обиженно. – Это угодья моей сестры.
Я пожал плечами: откуда мне знать, как выглядят гоблинские фермеры?
Из зарослей раздался рассерженный голос:
– Эй, там! Эгей!
Не успел уточнить, что этот рык имеет в виду, как из тьмы прямо в нас вылетело бревно.
Большое бревно с остатками корней. Лошадь не ожидала такой подлости от обжитых районов, потому не успела среагировать. И оглобли помешали. Бревно сухо стукнуло в лошадиный затылок. Бедное животное выпучило глаза, тяжело выдохнуло и, неуверенно переступив ногами, медленно опустилось на землю.
– Растудыть его в копыто! – прокричал гоблин и отпустил поводья. – Сдохла!
Гоблин быстро спрыгнул с перекладины. С земли поднялось облачко пыли и осело на зеленой коже.
Я кувыркнулся через край телеги, шарахнувшись об угол, и опустился на четыре конечности. Не успел подумать, в кого перекинуться. Горизонт появился слишком высоко, и мир стал желтоватым. Звуки закрутились в голове беспорядочным хором. В кота превратился, олух.
С досадой стукнулся лбом о колесо, вернулся в человечье тело. Гоблин вытащил крашар.
– Какого рожна тут творится? – заорал он в темноту. – Выходи, а то кинжалами закидаю!
В кустах послышалось шевеление, раздался хриплый голос:
– Курт, ты, что ли?
Гоблин слепо прищурился и скривил губы.
– Азута? – спросил он неуверенно.
Из зарослей показалась зеленая физиономия, нижняя челюсть выпирает, аккуратные клыки торчат в разные стороны. В два раза меньше, чем у Курта, но такие же опасные. Нос широкий, глаза раскосые, на голове высокий гребень из волос, зафиксированный так крепко, что даже в бою не рассыплется.
Курт рассерженно рявкнул:
– Ты чего мою лошадь убила?
– А ты чего тут едешь без предупреждений? – гаркнула в ответ гоблинша.
Курт спрятал крашар в ножны.
– Я что, должен о каждом приезде докладывать? – спросил он раздраженно. – Говорили же, что буду торговать в ваших землях. Хватит с тебя. Что теперь без клячи прикажешь делать?
Гоблинша вышла на дорогу, подтянула до груди широченные шаровары, кулаки уперлись в бока. Высокая грудь затянута кожаным доспехом, ощущение, что там у нее тоже мышцы. Подбородок широкий из-за бивней, настоящая воительница.
– Я сто раз говорила, что плохо вижу в темноте. Думала, опять нежить ломится.
– Нежить на телеге? – не унимался Курт. – И вообще, чего ты на ночь глядя в поле полезла?
