Утопленник всплыл близко к пареньку, тот стал еще бледнее и застонал.
– Чего ты хочешь? – донеслось из воды.
– Хочу, чтоб паренька отпустил, – сказал я.
Губы утопленника расплылись в хищном оскале, он обнажил ровные зубы с заостренными клыками и уперся ладонями в поверхность.
– А больше ничего не надо? – спросил он едко.
– Ну, вообще есть одно дело, – ответил я задумчиво.
Утопленник захохотал булькающим голосом, выпуская сети пузырьков изо рта. Маслянистая поверхность покрылась крошечными шариками, как в кружке хлебного напитка.
– Какое дело? – спросил он сквозь хохот.
Я невозмутимо потер когти о штанины и посмотрел на них с таким видом, словно собираюсь участвовать в состязании на звание лучших когтей Изумрудного леса. Затем бросил небрежный взгляд на утопленника.
– Подплыви к берегу, что ли, – сказал я, пожимая плечами. – Чего я ору тебе на все болото. Глотка у меня не луженая.
Упырь снова закатился злорадным смехом, лягушка на кувшинке вытаращила глаза и удивленно квакнула. Синемордый неспешно направился к кромке, поднимая за собой вихри пузырей. Когда достиг берега, подбородок уперся в водоросли, лицо снова натянуло водную поверхность.
– Ну, вот он я, – сказал он с издевкой. – Давай свое дело.
– Да пожалуйста, – ответил я и вцепился ему в волосы.
Утопленник в испуге забулькал, но я рванул на себя. Чуть руку не вывернул, упырь сопротивлялся и визжал, как перепуганная девка. Магическая пленка облепила ему рожу, черты смазались.
Я зарычал, кровь в мышцах потекла быстрее, снова дернул, чувствуя, как в суставах отзывается боль. Упырь с чавкающим звуком вылетел на поверхность, я с силой швырнул его на землю.
Синекожий завопил, как ошпаренный поросенок, а может, и правда ошпаренный, кожа моментально покрылась шипящими пузырями, повалил зловонный пар.
– Что ты натворил! – орал утопленник, водянистое тело быстро превращалось в пену.
Буквально за несколько секунд от него осталась небольшая лужица с парой то ли костей, то ли веток.
Я неподвижно наблюдал агонию упыря. Затем перевел взгляд на паренька. Когда отвлекся на утопленника, пришлось отпустить палку. Теперь она плавает рядом, парень погрузился глубже, а на поверхности лишь лицо.
Достать дерево не получилось, пришлось найти новую ветку. Протянув кривую корягу, я быстро вытащил его на берег.
Паренек уперся костлявыми пальцами в землю и сел. С волос текут грязные ручейки, промывая в кожаных доспехах мутные дорожки. На поясе небольшая кувалда, сапоги высокие. Как раз для ходьбы по трясине. Похож на вымокшую Изабель.
Парень шмыгнул носом, из волос вылез крупный жук и с недовольным жужжанием улетел. Я отошел на пару шагов, оглядывая парнишку с головы до ног, и прищурился.
– Ты гвардеец? – спросил я с сомнением.
– Да какой там, – отмахнулся парень. – Подмастерье смотрителя водомерок.
– Кого? – спросил я, быстро перебирая в голове варианты. – Это ты про огромных тварей, что по воде, как по суше?
Он кивнул, смахивая с лица грязные капли, за ухо уцепился пучок водорослей. Он долго возился, пытаясь оторвать запутанные стебли. Толстая жаба наблюдала за ним немигающим взглядом. Когда наконец швырнул зеленый клок в воду, она протяжно квакнула и скрылась в темной воде.
Парнишка затравленно оглянулся, словно за ним полчище таких упырей гонится. Маленький, хлипкий, совершенно бесполезный, с точки зрения воргов.
Я развернулся, чтобы продолжить путь, но для приличия бросил через плечо:
– Какой леший тебя сюда занес?
Парень поднялся на шатающихся ногах, неловко поправил доспех. Штаны великоваты – топорщатся на пузе, внизу заправлены в сапоги. Так делают, когда на вырост берут.
– Да молодая водомерка сбежала, – ответил он, отплевываясь тиной. – Погнался, не заметил топь.
Я покачал головой и спросил:
– Выпорют?
Он кивнул:
– Ага.
Туман снова сгустился, скрывая от глаз просторы болот и едва различимое солнечное пятно в небе. Парень громко высморкался и махнул рукой.
– А может, и не выпорют, – сказал он. – Эти водомерки плодятся в месяц по пять штук. Как‑нибудь переживем.
Я уже пошел прочь от злополучной трясины, как за спиной послышались чавкающие шаги. Пришлось глубоко потянуть воздух.
В носу замелькали запахи, показывая картинку: парень быстро нагоняет, из камышей высовываются лягушачьи морды, одну из них слопала цапля.
– А сам чего тут ходишь? – спросил парень, поравнявшись со мной.
Я окинул его критичным взглядом, тот не заметил, лишь что‑то проверил под кожаным доспехом. По звуку догадался – кнут для водомерки.
– Надо, вот и хожу, – ответил я нехотя.
Он понимающе протянул:
– А… То‑то, я смотрю, не похож на наших. С твердой земли?
Я кивнул, перепрыгивая очередную кочку, которая, возможно, не кочка, а чья‑нибудь застывшая голова. Под ногами противно чавкнуло, в стороны полетели черные брызги. Из камышей донеслось недовольное кваканье, последовал тихий всплеск.
Парень на ходу уставился на меня, ожидая, что сейчас начну вещать, я многозначительно устремил взгляд в туман и сдвинул брови, будто думаю о великом.
Парень уловил напряг.
– Я почему спрашиваю, – сказал он поспеш‑но. – Тут для чужаков не безопасно. А ты один, без сапог.
Он сочувствующе посмотрел мне на ноги и сделал такое выражение лица, по которому ясно: лишь сапоги в болоте имеют ценность.
Я про себя ухмыльнулся, но вслух произнес:
– А мне и без сапог хорошо.
Он понимающе закивал, мол, да, и такое бывает, но с сапогами все же лучше. Некоторое время молчали, я обдумывал, что делать с пареньком и можно ли как‑то использовать. Под ногами хлюпает, вокруг бульканье и звуки падающих капель. Где‑то истошно орет выпь.
В животе громко заурчало, по мышцам прокатилась едва заметная судорога. Я скривился и сцепил зубы. Парень с опаской покосился на меня и чуть отошел.
По спине прокатился холодок голодного бешенства. Опасная мысль мелькнула в голове ослепляющей вспышкой. Я тряхнул головой, выгоняя ее подальше, но она крепко поселилась на самом дне черепушки, а желудок ей поддакивает.
Я зашептал так, чтоб парнишка не слышал:
– Не дело это. Видел, как ворги сходят с ума от голода… Кидаются на все подряд… Один путь у такого ворга… Дойду до Мертвой степи – отожрусь.
Парнишка выставил правое ухо в мою сторону.
