Обоняние моментально рассказало, что на этом самом месте несколько часов назад кувыркались две лисицы, а Жамчин давно не мылся. Уши завертелись в разные стороны, сообщая, что гвардейцы совсем недалеко от берега, некоторые уже бросают крючки. А ненавистный Жамчин орет на остальных и бежит следом за нами. Но теперь не догнать.
Земля под копытами мягкая, но достаточно утоптанная, чтобы быстро набрать хорошую скорость.
Я сурово посмотрел на Изабель и тряхнул гривой, приглашая поскорей забираться мне на спину. К этому моменту подоспел Шамко. Весь запыхавшийся, со лба течет, волосенки растрепались, парень напоминает взъерошенного вороненка.
В первую секунду он оторопел, но быстро пришел в себя – подбежал к принцессе и стал тянуть за руку.
– Надо спешить, – проговорил он. – Гвардейцы на суше нерасторопны, но если стоять на месте, и улитка догонит.
Прежде она не видела, как я оборачиваюсь. Даже тогда на болоте постарался перекинуться так, чтоб не заметила процесса. Теперь ей довелось наблюдать настоящее таинство моей сути.
Все еще цепенея, она медленно присела и подняла штаны, одиноко лежащие в сторонке.
Я дернул хвостом, который оказался непомерно длинным и густым. Удивительно, как лошади носят такое над самым нечистым местом тела. Настоящее произведение искусства. И грива. Чудесное животное, жаль, что не хищник. Хотя с такими копытами – это спорный вопрос.
Пришлось нетерпеливо потоптаться на месте, прежде чем Изабель наконец вышла из ступора и приблизилась.
Шамко подставил мне под брюхо сложенные в замок ладони.
– Давайте, принцесса, – сказал он, – обопритесь. Я подсажу.
Она молча повиновалась. Прижимая штаны к груди, вскарабкалась на спину и вцепилась в гриву. Ощутил, как шуршит лацерной, вытаскивая из‑под себя.
Наконец подкатила к моей шее. Теплые ноги обхватили бока, аж мурашки по загривку пронеслись. Лошадиное тело оказалось удивительно чутким к прикосновениям. Через секунду ощутил толчок – Шамко ловко запрыгнул позади принцессы.
Каким бы большим и удобным ни был капюшон, для лошадиной башки все же маловат. Он съехал назад, чувствую, как собрался гармошкой вместе с плащом. Хорошо хоть, воротник с застежкой не душат.
– Вот это грива, – выдохнул он. – Черная, как торф. А густая, хоть рубахи вяжи.
Я недовольно фыркнул. Нечего из моей гривы рубахи вязать, обойдусь как‑нибудь. Отметил про себя, что в этом облике гнев плохо ощутим. Зато реакция на пределе. От каждого звука мышцы приходят в тонус, только человечьим умом получается держать контроль.
Наконец они уселись. Людям без седла ездить не так просто, особенно тем, кто на лошадях отродясь не ездил. Даже если и объезжал водомерок.
Изабель еще раз поерзала, вызывая на загривке новую волну мурашек. Шамко уцепился за другую часть гривы и уперся пятками в бока. Я недовольно переступил копытами – нечего забываться. Он виновато похлопал по спине и ослабил давление.
Со стороны берега слышно, как ругается Жамчин, гремят доспехи гвардейцев от натужного бега. Если бы лошадиная морда могла ухмыляться, улыбнулся бы во всю морду. Но я лишь дернул хвостом и сорвался с места.
В ушах засвистел ветер, несмотря на то что прижал. Каждая мышца, даже те, что отвечают за дерганье хвостом, напряглись, наполняясь необъяснимым восторгом и радостью. Плотная земля стремительно проносится внизу. Но это я, скорее, понимаю, чем вижу, потому что глаза по бокам головы. Несмотря на слабые, по сравнению с волчьими, обоняние и слух, ощущение почвы удивительно. Будто копытами вижу дорогу.
– Они отстают! – прокричал Шамко, крепче цепляясь за гриву.
Еще бы, подумал я. Тут даже волк отстал бы. В жизни с такой скоростью не скакал. Хотя вообще раньше не скакал, потому что конем не оборачивался.
Я долго несся, взбивая из‑под копыт клубы серой пыли, пока голоса гвардейцев окончательно не исчезли. Но даже тогда продолжал скакать.
Туман постепенно рассеялся, проступило долгожданное небо. Солнце катится к закату, но еще есть время, чтобы успеть дотемна. Нежить говорила, Талисман упадет через три дня. Сегодня как раз третий. Могущественный предмет явится на исходе. То есть в полночь.
Когда дымка осталась далеко позади, я замедлил бег. Мертвую степь представлял иначе, воображение рисовало горы гниющих трупов и костей. На деле степь предстала покрытой зеленью, холмистой местностью. Кое‑где растут одинокие деревца и кусты не то шиповника, не то калины.
Я остановился. Мчаться с двумя наездниками на спине, пусть и легкими, занятие не простое. Мне еще повезло, а бывают такие боровы… Больше не сяду на лошадь.
Шамко сполз с правого бока и подал руку Изабель.
– Позвольте помочь, – сказал он. – Тут высоко. Ворг перекинулся каким‑то очень огромным конем. В жизни таких не видел.
Я фыркнул и стукнул копытом. Он еще огрызаться будет, мелочь болотная. Можно подумать, много коней видел.
Изабель провела тонкими пальцами по гриве, под кожей словно сверчки запели, душа предательски заликовала.
– Спасибо, – проговорила она благодарно.
Она соскользнула со спины, сразу стало прохладно. Края лацерны съехали на бок, принцесса аккуратно закинула ее на место и расправила по бокам.
Я повернул массивную шею, так хоть правый глаз видит, где там она стоит. Девушка все еще прижимает штаны к груди. Похоже, всю дорогу так и ехала, не выпуская ни на миг. Попытался улыбнуться, но получилось странное движение губами, от которого обнажились два ряда зубов. Даже десны замерзли.
Изабель протянула руку, чтобы погладить по морде, но тут же отдернула. Словно вспомнила: я не конь, а очень даже ворг.
Закусив штанину, я вытянул портки из рук принцессы и отошел на несколько шагов. Недалеко обнаружил небольшой куст, хотел зайти за него, но в последний момент передумал.
Встав на дыбы, я с силой рухнул вниз. В лошадином облике достать головой до земли оказалось сложно, пришлось извернуться и подвернуть передние ноги. Наконец горизонт вернулся в привычное положение, усиленная чувствительность пропала. Я поднялся на ноги и громко хрустнул шеей. Почему‑то у коней она очень неповоротливая.
Штаны натянул быстро. Одно дело – размеренно одеваться поутру. Другое – когда на лету суешь ноги в портки, убегая от разъяренных мужиков с вилами. Вроде можно остановиться, порешить всех. С другой стороны, это не они на всю ночь умыкнули дочку сыровара.
Я накинул капюшон и обернулся. Изабель смиренно стоит возле Шамко с опущенным взглядом. Щеки бледные, закатное солнце играет в волосах, отчего они кажутся совсем огненными. Камзол чуть перекрутился, не совсем по размеру сидит. В ложбинке между грудей сверкает зеленый кристалл, особенно яркий в солнечном свете. За спиной зеленый куст контрастирует с ее рыжестью, делая принцессу похожей на смущенный факел.
