Пешкова переглянулась с «отцом», кивнула разговорчивому доктору, бросила кокетливое «спасибо» и зашоркала в указанном направлении. Сергачев засеменил следом.
– Степаныч, пока я там с ним веду беседу, – Лиза жестом показала на руку с пистолетом под подолом, – ты охраняй тут. Веди себя спокойно, не дергайся, изучай обстановку, читай плакаты и анонсы. Появится сержант, покажи ему кабинет. Все будет хорошо, дорогой мой папенька!
– Понял. Уф-ф, – Сергачев после легкого поцелуя в щеку от «доченьки» плюхнулся на кушетку, вытянул ноги, заметил грязь на сапогах, спохватился и подобрал их под себя, смущаясь сельского вида.
Пешкова исчезла за дверью смотрового кабинета, в дальней части коридора маячила больная старушка, изредка мимо шастала медсестра с лекарствами и полотенцами. Но тишина и белоснежность помещения успокаивали и умиротворяли. Словно не было вокруг врагов, угрозы, войны. Появилось дикое желание спать, веки отяжелели, во рту высохло, ноги стали ватными. Сергачев проводил взглядом парнишку с загипсованной рукой, лениво шагающего по коридору, и впялился взглядом в баннер, где в разрезе в крупном масштабе красовалась мочеполовая система женщины. Ветеран тут же вспомнил, что хирург Юрген еще и гинеколог, сморщился, покраснел и отвернулся. Но мужской мозг уже заработал в присущем ему режиме – Сергачева нет-нет да подмывало посмотреть еще раз на плакат. Долго ли продолжались бы его смущенные переглядки с интересными картинками, неизвестно, но послышался голос доктора. Он появился с лестничного марша и в сопровождении медсестры прошествовал в кабинет с Пешковой мимо ветерана, дежурно улыбнувшись ему.
Вскоре оттуда послышался непринужденный разговор пациентки с лечащим доктором. Семен Степанович не успел выдохнуть, как вновь ощутил тревогу, завидев раненого Машкова, опирающегося на плечо Селезня. Только теперь это были не грязные потные диверсанты, облепленные паутиной, травой и невзгодами, а два гитлеровца, переодетые в трофейную форму. За ними суетливо семенила медсестра, но сержант короткими фразами успокаивал ее, пытаясь отделаться от навязчивой женщины.
– Хоть бы все получилось! – прошептал ветеран и почти незаметно перекрестился, но этот жест не ускользнул от любопытного мальчишки, стоящего недалеко и разглядывающего двух военных. Он округлил глаза, недоуменно стал смотреть на «дядю» в железнодорожной форме. Сергачев смекнул, что чем-то выдал себя или дал повод подозрениям местному юнцу, которому ничего не стоило побежать и нажаловаться первому встречному взрослому. Он улыбнулся, затеребил ус и сказал по-польски:
– Что смотришь, шкодник? У нас в Польше так крестятся, – а про себя подумал: «Черт седой, внимательней нужно быть! Лопух».
– Где?
Сергачев вздрогнул от немецкого диалекта, повернул голову и посмотрел на двух подошедших товарищей. Бледный измученный Машков глядел из-под полуприкрытых век, Селезень с трудом поддерживал его под мышку.
– Здесь.
– Жди на улице, в подводе. Следи за улицей. Селезень поможет, – шепнул сержант на родном языке и сморщился.
Медсестра, нырнувшая в кабинет, побежала сообщать главврачу о новом больном. Обернувшийся в коридоре Сергачев успел заметить выскочившего доктора Юргена, грубые слова Машкова, даже на немецком понятные ветерану, суетящихся медсестер, зеваку-мальчишку. А затем он покинул этаж и ушел на улицу.
– Жить хотите, доктор? – Лиза держала пистолет уверенно, стволом в сторону опешившего Юргена.
Медсестра постанывала в углу кабинета, дико вращая глазами и находясь в шаге от потери сознания. Машков осторожно ложился на кушетку и расстегивал мундир. Селезень ушел вслед за Сергачевым. Только что Лиза ошарашила врача бутафорным животом, а оружие в ее руке и угрозы вконец выбили хирурга из колеи. Он вдруг понял, что перед ним неуловимые русские парашютисты, которых безуспешно разыскивает вся Восточная Пруссия. И от этой мысли Юргену стало не по себе. Он усердно закивал, понимая свое бедственное положение.
– Хорошо. Я обещаю вам и вашим подчиненным жизнь, если вы окажете вот этому человеку квалифицированную медицинскую помощь. Такую, после которой он точно сможет не только жить, но и улыбаться и двигаться. Я понятно излагаю?
– Да-да… Я понимаю.
– Сейчас вы объясните своей помощнице, пусть она принесет все необходимые для операции инструменты и лекарства и ассистирует вам. Для надежности дела я схожу с ней. И будьте благоразумны, доктор Юрген! Если вы причините вред раненому или попытаетесь поднять тревогу, я уничтожу вас, ваших девочек и сожгу к чертям собачьим весь ваш центр. Вам это ясно?
Глаза Пешковой блестели, сжатые губы посинели, вена на виске взбухла. Но рука по-прежнему твердо держала пистолет. Если бы не ее живот, девушка напомнила Валькирию.
Юрген и не помышлял о побеге или вреде русским – благородная натура его была другая. Да и работа такая – помогать всем больным и раненым. Он кивнул и, с трудом приходя в себя, начал отдавать распоряжения медсестре, при этом бегло осматривая загноившуюся рану Машкова. Лиза и без него знала, что пуля сидит в теле, что весь левый бок сержанта представляет ужасное зрелище и не внушает надежды на успешный исход операции и скорое выздоровление. Но помочь командиру группа была обязана.
– Вася, держись, только не отключайся! Нельзя. Сам понимаешь. Я быстро… я сейчас. Ты только держись, командир!
– Иди, Лизок… Иди… Я в порядке. Я нормалек, – Машков выпростал из-под себя руку с пистолетом, положил ее вдоль туловища, чем смутил врача, – доктор, это не для вас, это я для себя. Если что…
Женщины удалились, Юрген стал мельтешить по кабинету, готовить бинты, тампоны, спиртовые бутыльки, зашторивать окна, включил свет. Он часто останавливался, будто размышлял о дальнейших действиях или оценивал положение. Но тут же продолжал суетиться дальше.
Вскоре вернулись медсестра и Пешкова, стали помогать доктору Юргену. Машков принял спирта внутрь, закусил губу и сжал кулаки. Оружие снова оказалось в кобуре, несколько мешая хирургу, молчаливо принимавшему все телодвижения русского. Операция началась.
Глава 23
Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой
Зона особого внимания, Восточная Пруссия, 16–17 июня 1943 г.
– Твою мать!.. – Машков, спускаясь по лестнице из больницы, оступился и от боли в боку ругнулся.
Поднимающаяся наверх незнакомка опешила, стала принимать влево, сторонясь странного офицера, выкрикивающего русский мат. Старик с корзиной нахмурил лоб, руки его задрожали. Он спешно ретировался и быстро потопал по мощенному булыжником тротуару прочь. Может, даже оповестить жандармов.
Сержант заиграл желваками, рука потянулась к кобуре, но стрелять в случайных свидетелей, да еще стариков и женщин, он не мог, не имел права. Хотя гуманными правами диверсанты не были наделены.
– Серега, живей заводи! Уходим.
– Понял. Есть.
Мотоцикл рванул с места, чуть задержался возле подводы.
