– Что здесь случилось, миссис Грегсон? – резко спросил Ватсон.
– Мы нашли его за парником, который нам велели выкрасить.
– Выкрасить? – скрывая недоверие, повторил Ватсон. – Однако…
– Это к сестре Спенс. Кажется, бедняга Бриндл узнал одного из покойников, которых должен был хоронить. Мы привели его сюда, чтобы успокоить. Полагаю, нам следовало снять, – она через голову сдернула халат, – это.
Мисс Пиппери последовала примеру подруги.
Бриндл поднял глаза. Его взгляд блестел безумием. Остановившийся взгляд из сумасшедшего дома.
– Нельзя его было хоронить в общей могиле. Я им сказал. Корнелиус заслуживал лучшего.
Шофер сжал лоб неестественно длинными пальцами.
Ватсон подошел, положил руку ему на плечо.
– Вы знали Корнелиуса Ловата?
Бриндл, всхлипывая, кивнул.
– Поймите, Бриндл, он не мог выжить. С такими ранениями…
Лицо плачущего снова обратилось к нему:
– Вы не понимаете. Я бы сделал ему маску. Прекрасную маску. – Он шевельнул пальцами, словно уже творил скульптуру. – Я изучил каждый дюйм его лица. В Лондоне делают новые, да. В Вандсуорте. Новые лица из тончайшей меди. Это стало бы моей лучшей работой. Он снова был бы красив.
Ватсон сжал пальцы на плече. Шофер его не услышал. Травмы оказались просто несовместимы с жизнью, тут сестра Спенс была совершенно права.
– Где вы с ним познакомились?
– В колледже Святого Мартина. Он на год старше меня.
– Вы скульптор? – поразилась миссис Грегсон.
– А Корнелиус был художником. Великолепным.
Ватсон со стыдом подумал, как мало знает о приписанном к нему ординарце. Среди шоферов и подсобников, носильщиков и могильщиков было много пацифистов, которые, по тем или иным соображениям отказываясь убивать, все же хотели работать для победы. Только теперь, присмотревшись к этим пальцам, мнущим невидимую глину, он понял, что видит руки скульптора. Он не замечал того, что было у него прямо пред носом. Страшный грех. Самое время услышать укоризненный голос: «Вы смотрите, но не наблюдаете!»
Бриндл вновь начал всхлипывать. Ватсон выпустил его плечо. Встал на колени и прошептал ему на ухо несколько слов. Потом выпрямился. Не так много он мог сделать, но надеялся, что это поможет.
– Мисс Пиппери, вы не скрываете своих убеждений. Заметит сестра Спенс, она вас на нем и распнет. – Миссис Грегсон указывала на золотой крестик, выпавший поверх формы вспомогательного корпуса.
Мисс Пиппери поспешно спрятала его под одежду. Им не дозволялось демонстрировать символы веры при мужчинах. Вера могла кое-что рассказать о душе, а души медперсоналу не полагалось.
– Так, – продолжала миссис Грегсон, – давай снимем с него все мокрое и переоденем в пижаму. И грелки нужны.
– И бромид как успокоительное, – предложил Ватсон. – Вы позаботитесь, мисс Пиппери?
Но мисс Пиппери смотрела мимо него, через плечо. Обернувшись, Ватсон увидел двух офицеров медицинской службы, вошедших в палатку следом за ним.
– Майор Ватсон? Я майор Торранс.
Главный врач эвакогоспиталя протянул ему руку. Он был ниже Ватсона ростом, краснолицый, с холеными усиками над верхней губой и распирающим мундир животом.
– Рад познакомиться. Позвольте представить моего адъютанта, капитана Саймондса.
Ватсон обменялся рукопожатием с младшим по чину.
– Сестра мне сказала, что вы ночью много сделали. Очень любезно с вашей стороны.
– Думаю, сестра Спенс и ваши сестры и без меня прекрасно бы справились. У вас порядок как на корабле.
Под густой щеточкой усов мелькнула улыбка. Торранс, хоть и носил на себе несколько лишних фунтов, был безупречно подтянут и крепок. Отглаженным выглядели не только его мундир, белье и волосы, но даже капитан Саймондс. И резкий голос напоминал гусиный гогот или лай. Ватсон теперь понимал, почему раненые при его обходе из последних сил вставали навытяжку у постелей.
– С Каспаром Майлсом, я полагаю, вы уже познакомились?
– Встречался. – Ватсон не то чтобы ощетинился, но, видимо, чем-то выдал себя.
– Понимаю, понимаю, несколько необычно. Но хирург он блестящий. Попал к нам случайно, и, ну… нам удалось его удержать.
– Мы с нетерпением ждем рассказа о методике переливания, – вклинился капитан Саймондс.
– С удовольствием расскажу и покажу.
– Прекрасно, – кивнул Торранс. – И как насчет демонстрации для фельдмаршала Хейга, когда он приедет? Пусть увидит, что у нас здесь не темные века. Уверен, подопытных для вас хватит…
– Может быть, обсудим это позже, майор Торранс? Мне нужно в штаб, в Сомерсет-хаус. – Ватсон взглянул на часы. Дело шло к полудню. Он покосился на Бриндла, которого миссис Грегсон уже укладывала в постель. Мисс Пиппери наливала ему снотворное. Бриндл не противился, руки и ноги у него гнулись, словно каучуковые. Ясно, что с него пока не будет толку. – Однако я, кажется, лишился шофера.
Ватсон вполне справлялся с управлением, но вождение не доставляло ему удовольствия, да и не дело для офицера служить самому себе шофером.
– Не волнуйтесь, майор Ватсон. Побелки с меня на сегодня хватит. Если вам нужно всего лишь добраться в штаб, – миссис Грегсон стянула косынку и рассыпала по плечам пышные каштановые волосы, – я вас довезу.
15
Блох смотрел на фотографию человека, ради убийства которого он пересек ничейную землю и вражеские окопы. Смотрел бесстрастно. Для Блоха этот человек был уже мертв – неодушевленный предмет. Мишень – чисто и просто. Этому он научил себя первым делом. Не считать их людьми. Они – ходячие мишени. Не гадать, есть ли у них семьи, друзья, любимые. Просто сделать работу и уйти.
Он слегка переменил позицию, стараясь не нашуметь. Несколько раз его чуть не обнаружили. Под утро пришли в движение люди, механизмы и животные – торопились добраться до места, прежде чем пасмурный рассвет выдаст их врагу. Чистка амуниции, доставка пайков и питьевой воды, медицинские двуколки с медикаментами, колонны пополнения и уходящих в тыл – все спешили занять дневные позиции, потому что стараниями таких, как Блох, и артиллерийских наводчиков на этой войне все перемещения производились преимущественно ночью.
Он отлеживался в нефе, пока британские солдаты заходили перекурить, в надежде, что стены скроют огонек папиросы от снайперов. Знали бы они! Другие облегчались у стены – крякали от удовольствия под журчание струи и насвистывали, застегиваясь. Раз он слышал, как кто-то, зайдя в церковь, тихо плакал, давя рыдания и замолчав, когда послышался голос:
