Она стрельнула глазами, проверяя, не шутит ли он.
– Вне службы вы можете называть меня Джорджиной, майор.
На размокшей после ливня дороге было большое движение: тягловые повозки, грузовые автомобили, санитарные машины и даже омнибусы, которые нужда заставила возвратить на службу. Каждые полминуты приходилось включать «дворники», которые со скрипом размазывали грязь по стеклу. Ватсон сомневался, видна ли сквозь него дорога, но миссис Грегсон правила уверенно – или бесшабашно, ему трудно было судить.
Вдали от боев равнинная местность приобрела более обыденный вид, черепица на крышах уже не выглядела редкой диковинкой, а кое-где Ватсон замечал работающих в поле крестьян и скотину, которой не приходилось опасаться за жизнь. Над бурыми полями кружили, высматривая падаль, большие птицы, с обочины колеи вспархивали зяблики. Вдали торжественными рядами выстроились тополя. В другом месте такой вид навевал бы скуку, но сейчас казался волшебным, как диорама сказочной страны. Всего несколько дней на острие войны превратили обыденность в чудо.
– У Нювкерка повернем к югу. Вы слышите, майор? – нетерпеливо окликнула Джорджина.
– Да, простите, миссис Грегсон. От Нювкерка на юг.
– Вы не в своей тарелке? Выглядите таким рассеянным.
Он вкратце рассказал ей о беспардонности Каспара Майлса и о своих опасениях за сестру Дженнингс. И с изумлением услышал ее смех.
– Если мы станем оберегать честь каждой молодой сестры милосердия на Западном фронте, майор Ватсон, нам придется забросить работу. Она привлекательная девица. – (И, возможно, достаточно шустрая, – добавила она про себя.) – Как говорится в наших местах: «Учись, девка, чужим рукам воли не давать».
Осмыслив значение поговорки, Ватсон неловко заерзал:
– Но…
– Но ваша забота говорит в вашу пользу. Это ведь отеческая забота? – В ее голосе мелькнуло озорство.
– Разумеется, какая же еще? – возразил он.
– Странно, – жалостно вздохнула миссис Грегсон, – что никто, сколько я замечала, не беспокоится за честь пожилых вдовушек.
– Миссис Грегсон, какая же вы… – Слова завязли, как колеса в песке. Ловушка, с опозданием сообразил Ватсон.
Она хихикнула.
– Я вас дразню, майор. – И снова посмотрела на карту, потом на далекий церковный шпиль. – Что ж, мы с мисс Пиппери тоже приглашены на танцы.
– Сестра Спенс вам…
– Прошу вас! – Она так поджала губы, словно раскусила кислятину. – Такой чудесные день, не будем его портить.
– Вас она, пожалуй, не сможет удержать, но своих девушек ни за что не отпустит.
– Что ж, значит, нас с Элис будет окружать больше офицеров.
– Кто же доставил вам приглашение?
– Некий лейтенант Меткалф.
– Не припомню, чтобы имел удовольствие…
– Он из офицеров Ли. Очень мил на свой безнадежный манер. Кстати, Элис – мисс Пиппери – и я хотели посоветоваться с вами.
– Со мной? Я плохой танцор.
– Не о танцах, что вы! А как найти подход к сестре Спенс.
– А… – На секунду ему стало обидно. Бывало, Ватсон кружил головы на полковых балах. – Не уверен, что к ней есть подход.
– Для нас – нет. Но вы… вы умеете найти нужные слова, майор Ватсон.
– Чепуха.
– А что вы сказали Бриндлу в палатке? Если это не слишком личное?
– Я сказал, что знаю, каково потерять друга. Близкого друга.
А потом этот друг чудом воскресает, а ты из-за нескольких необдуманных, бесталанных слов снова его теряешь. Правда, этого он Бриндлу не сказал.
– И что жизнь продолжается. И надо дорожить воспоминаниями, которые у тебя остались, а не губить их горечью. Банальность, собственно говоря.
– Вряд ли он так считает.
Они проехали живописную красно-белую ветряную мельницу, лишившуюся одного крыла, но продолжавшую вращать уцелевшими.
– Вы женаты, майор?
– Был. Первая жена, Мэри, умерла вместе с нашим ребенком. Боже мой, больше двадцати лет прошло. Вторая, Эмили… – Он ощутил, что эта боль живее.
Грусть от потери Мэри со временем притупилась, жалость к мертворожденному мальчику стала глуше, беспомощная ярость уплыла, как буря, ушедшая терзать других. Сгладился и стыд врача, не сумевшего спасти собственную жену и ребенка. А вот мысль об Эмили еще колола в груди, не давая вдохнуть, и образ ее был резок и отчетлив. Занавес времени еще не скрыл ее.
Мисс Грегсон послала ему озабоченный взгляд. Услышала перемену в его дыхании.
– Простите, майор. Если вам тяжело… действительно, это не мое дело.
Ватсон колебался. Он знал, что не положено брататься с подчиненными, делиться с ними личным; с другой стороны, он не так давно устыдился, что ничего не знает о Бриндле. Кое-кто другой – особенный человек – сумел бы определить его профессию, военный опыт, место работы и привычки, увлечения с одного беглого взгляда, но он – не тот человек, в чем и убеждался раз за разом.
– Эмили влекло все современное. Двадцатый век для нее был эрой электричества, автомобилей и аэропланов, великих научных прорывов, которые покончат с болезнями и… – он фыркнул, – с войнами. Сам я – порождение века Виктории. Эмили была моложе – дитя Верна, Герберта Уэллса, Блерио, Маркони. Ей хотелось испытать новые летающие машины, и я, вопреки себе, позволил ей сделать круг с Густавом Хамелем над брайтонским скаковым полем.
– И?..
– И она влюбилась в полеты и в летчиков. Не в романтическом смысле… хотя и в нем тоже, немного. Пилоты виделись Эмили новым рыцарством, побеждающим воздушных драконов. Она погибла при четвертом полете в парке Мейрик, вместе с пилотом. Кажется, здесь нам сворачивать.
– Извините… – Она притормозила на перекрестке перед поворотом на юг. – Зря я спросила.
– Это моя вина. Не следовало разрешать.
Она смотрела на него.
– Подозреваю, вы не из тех людей, кто будет душить свободу жены ради сохранения статус-кво. И свою свободу тоже, наверное.
– О чем вы говорите?
– Майор Ватсон, я читала ваши книги – их в Англии читал едва ли не всякий, кто знает грамоту. Я могу прочесть и между строк: как вы прикусывали язык, притворяясь таким же темным, как читатель, как позволяли ему владеть сценой, словно звезде в дешевом мюзик-холле.
– Миссис Грегсон!
Она медленно подъезжала к паре статных всадников в форме военной полиции, пронзавших обоих взорами из-под красных околышей. Когда всадники остались позади, Ватсон ощутил, как их взгляды колют ему затылок.
