– Боже мой, перед этими «вишенками» сам Господь почувствует себя грешником, – буркнула миссис Грегсон и добавила себе под нос словечко, показавшееся Ватсону очень непристойным. – Извините, у меня от них мурашки по коже.
Не дав ему времени поинтересоваться причиной такой робости, миссис Грегсон прибавила скорости, резко вильнув, обогнала грузовик с боеприпасами и напугала водителя встречного грузовика. Вопль гудка прозвучал, когда она уже вернулась на свою полосу. Ватсона бросало из стороны в сторону.
– Я просто хочу сказать, майор Ватсон, и признаю, что не многие со мной согласятся, что ваш мистер Шерлок Холмс всегда представлялся мне тщеславным, самоуверенным наркоманом, несносным снобом и женоненавистником.
Остаток пути до Сомерсет-хауса они проделали в молчании.
17
Каспар Майлс выдавил последний из восьми шприцев с цитратной кровью в стеклянную канюлю, подключенную через резиновую трубку к срединной локтевой вене сержанта Шипоботтома. За его плечом маячила мисс Пиппери в готовности забрать и сложить для стерилизации всю систему.
– Заканчиваем, – сказал Майлс одноглазому. – Как себя чувствуете, нормально пока?
– Ага, – промычал Шипоботтом, у которого на верхней губе проступила пленка пота. Майлс знал, что введение крови может вызывать кратковременную реакцию. Ватсон-то воображал, будто никто, кроме него, и не слыхал об этой методе.
– Ну вот, нам сообщили, что ваша часть остается на несколько дней в резерве – petit repos. Подозреваю, что кое-кто заглянет вас навестить.
– Лейтенант Меткалф уже заходил. Поторопился, на мой вкус, хотя парень он хороший.
– Прекрасно. Что ж, если нам немного повезет, в следующий раз увидите его двумя здоровыми глазами. О’кей?
– Еще бы, доктор.
– Ешшо бы! – передразнил Майлс. – Ну вот, мисс Пиппери… – вы ведь мисс Пиппери?
– Да, доктор.
Майлс прекрасно помнил ее имя, но ему нравилось смотреть, как она потупляет взгляд при этом вопросе.
– Мисс Пиппери позаботится о вас, пока доктор Ватсон, пошептавшись в штабе, не вернется. Возможно, у вас будет легкий жар, маленькая одышка. В таком случае скажите мисс Пиппери. Мы добавили вам крови, вот сердцу и приходится работать усердней. Как будто машину излишне нагрузили. К тому же кровь эта чужая, на нее может быть небольшая реакция.
Шипоботтом пробормотал что-то на своем невразумительном для Майлса английском. Судя по озадаченному взгляду мисс Пиппери, она тоже не поняла.
– Молодец, – похвалил врач и похлопал сержанта по накрытому одеялом колену. Удалив канюлю, он промокнул выступившую кровь, наложил ватный тампон, прикрыл его марлей и закрепил липким пластырем. – Так, мисс Пиппери. Мне надо обойти послеоперационных. Могу я оставить вас?..
– Конечно, доктор Майлс.
– Командуйте.
Ей было не по себе без миссис Грегсон, но девушка твердо решила этого не показывать. Капелька самостоятельности только на пользу. Все, чем Элис занималась до сих пор: мотоциклы, сбор средств для суфражисток, волонтерство в службе помощи, – пришло к ней от миссис Грегсон. «Вдова добру не научит, – говаривал ее отец, управляющий банком. – Не будет от этого добра». Хотя после он нехотя признался, что гордится военной службой дочери.
– Я еще зайду, мисс Пиппери.
Оба проводили Майлса взглядами. Как только за ним закрылся полог палатки, Шипоботтом медленно повторил последнюю фразу, стараясь выговаривать внятно для сестры:
– Чью же кровь мне влили?
Мисс Пиппери собирала оборудование.
– О, имен мы не записываем. Только группу и дату.
– Значит, могла быть от любого поганца?
Это мисс Пиппери уже проходила. Люди питали предрассудки насчет крови евреев, католиков – ее единоверцев – и даже англичан, чьи имена звучали похоже на немецкие. Один солдат в базовом госпитале, узнав, что ему влили «жидовскую кровь», требовал выкачать обратно перелитые пол-литра, как будто ее, разбежавшуюся по артериям и капиллярам, еще можно было отделить.
– Что вас волнует, сержант? Это добрая английская кровь, взятая у наших солдат.
– А, может, оно и так. Но в Египте все были наши, земляки. Вроде как все друг друга знали. Вы только одно мне скажите…
– Что же, сержант?
– Она точно не от йоркширца?
18
После обеда у Каспара Майлса выдался свободный час, и он, съев безвкусное жаркое, вернулся в свою келью. Там доктор разделся до белья и вымылся холодной водой, переоделся в чистое, а утренний костюм свернул, чтобы отдать прачке. Он нанял местную жительницу, обеспечив себе хорошую стирку и особое обращение со своей одеждой, которая всегда возвращалась накрахмаленной и отглаженной.
Прежде чем выставить за дверь грязное, он проверил карманы и нашел записку Ватсона. Насчет «разобраться». Что ж, может, старик и не так плох. Хотя не следовало, пожалуй, откровенничать с англичанином. У них, как видно, на все свой этикет. Национальная забава – ходить вокруг да около.
Накатила усталость, и Майлс присел на кровать. Он скучал по соотечественникам, по легкому разговору, по общим воспоминаниям, по знакомым играм и сплетням. Здесь даже такие, как Ватсон, которому слава, казалось бы, должна чуточку освещать жизнь, как будто не умели ею насладиться, порадоваться званию известного писателя. И это имперский дух? Должно быть, нынешняя война выдавила его из целой нации. Наверное, потому женщины здесь казались Майлсу не такими открытыми и беззаботными, как бостонки, – особенно под конец пути, когда страх и волнение сорвали кое-какие рамки. Американки танцевали, скандально тесно прижимаясь к партнеру, гуляли по палубе под звездами, урывали поцелуи в темных уголках между спасательными шлюпками и даже, таясь и хихикая, захаживали в каюты. Майлс видел в той горячечной атмосфере обещание приятного времяпрепровождения в Европе.
Все уверяли его – даже газеты жаловались, – что война сделала британок «развязнее». Бог знает как же тогда они затягивались до войны! Застегивались на все пуговицы – диво как еще дышали. Вот так и вышло – он на фронте не первый месяц, а выбор – разве что из местных девиц. Ему совсем не хотелось дожить до ртутных втираний, как этому хлюпику, лейтенанту Марсдену.
А эта сестричка Дженнингс… чем объяснить ее внезапный расцвет? Неделями она противостояла всем чарам Майлса: и словам, и прикосновениям, – и он было решил, что она из девушек, которым мужчины вовсе не интересны, кроме назначенного папашей жениха. И вот появляется старикан с антикварной пушкой, и тут она словно просыпается: яркий румянец на щеках, трепет век, застенчивая улыбка… Может, все дело в его славе, хотя было бы вполне в духе Дженнингс не узнать в пожилом, неприметном, хоть и с признаками прежней красоты, майоре биографа великого Шерлока Холмса. И все же что-то ее расшевелило.
