– Вы знаете, обе стороны обвиняют друг друга в применении таких пуль. В начале военных действий всякий британский офицер, пойманный с тупоносыми пулями в револьвере – такими их изготавливают в последние годы, – рисковал расстрелом на месте. Конечно, у немцев мы находили пули дум-дум. Отвратительное изобретение.
Ватсон мог бы напомнить, что разрывные пули получили название по британскому арсеналу в Калькутте, но придержал язык. Фиппс сам знал, какая доля лицемерия присутствует во взаимных обвинениях в жестокости.
– Все это бледнеет перед огнеметами и ядовитыми газами, – продолжал Фиппс. – Но ваша пуля, кажется, выделяется даже на фоне дум-дум. – Он сложил ладони палец к пальцу. – Я могу издать распоряжение, чтобы боевые офицеры обращали внимание на подобные ранения и сообщали о них, и могу обратиться в международный комитет Красного Креста, привлечь их внимание к возможному нарушению Гаагской и Женевской конвенций. И конечно, предупрежу об этой угрозе фельдмаршала Хейга, когда он прибудет, чтобы не забывал пригибаться, когда его просят. Не хотелось бы, чтобы фельдмаршалу снесли полчерепа на моем участке.
«Да уж, – подумал Ватсон, – конечно, не хотелось бы. Такое не на пользу карьере».
– Мне говорили, что он посещает медицинские учреждения.
– Честно говоря, это у него вроде тура от конторы Кука. В основном его интересует долина Ипра. Там довольно погано.
Ватсон знал, что «там» – всего в нескольких милях отсюда.
– Не сомневаюсь, он занят поиском выхода из патовой ситуации. Но нас в Сомерсете собирается навестить. Понимаете, здесь было тихо, пока одному умнику не взбрело в голову обстрелять фрицев из новых гранатометов.
– Да, я слышал. Одна из сестер об этом упоминала.
– Ну вот. Теперь мы все на взводе…
Ватсон, добившись своей цели, поддерживал светскую беседу, пока упаковывал саквояж, после чего откланялся. В приемной он с удивлением увидел полковника, штурмовавшего Фиппса получасом раньше. Тот мрачно сидел в резном кресле. Адъютант куда-то подевался. Увидев Ватсона, офицер встал:
– Это вы, майор… простите, что не узнал вас сразу. Мундир сбил с толку.
Ватсон придержал перед ним дверь в зал.
Полковник Черчилль покачал головой и стиснул челюсти:
– Нет-нет, закройте. Я вас хотел повидать, а не эту увядшую фиалочку. Доктор Ватсон, право, я полагаю, что это дело как раз для вас.
21
Лейтенант Меткалф отыскал под раковиной на кухне фермы Суффолк – в расположении первой роты – большую щетку и выскреб из-под ногтей остатки известки. Он с удовольствием занимался физической, малярной работой, а еще больше его радовало общество двух санитарок.
Впрочем, он сильно сомневался, что матушка их бы одобрила. Особенно рыжую, миссис Грегсон – страшно подумать! Он представил, как миссис Грегсон зашла бы к ним на чай и с каким лицом матушка слушала бы иные из ее замечаний относительно войны и женщин.
– К прежнему возврата не будет, – рассуждала она. – Женщинам уже не придется бить окна, добиваясь права голоса. Потому что мужчины увидели, на что они способны – кроме мытья посуды и готовки.
Миссис Меткалф видела в суфражистках извращенок, которым нужен был сильный мужчина, чтобы вправил им мозги. И очень удивлялась, видя, что немалое число мужчин – иных она весьма уважала – поддержали идеи всеобщего голосования. Впрочем, лейтенант слишком уж торопил события. Он никогда еще не приводил домой девушек, тем более таких прытких, как миссис Грегсон.
– Как наши раненые? – спросил де Гриффон, входя в кухню и пригибаясь в низкой двери.
– Поправляются большей частью, – ответил Меткалф. – Шипоботтом еще слаб. Как прокатились?
Де Гриффон рано встал, чтобы промять своего коня, Лорда Локи.
– Превосходно. А вы? Не ездите верхом?
– Нет, сэр.
– Жаль. Конь хорош, а в нескольких милях на восток забываешь, что идет война. Вы Сандерленда не видели? – Так звали его вестового. – Надо бы снять сапоги.
– Он отправился добывать пропитание. Обещал принести яиц. И молока.
– Значит, чай кипятить придется самому. – Де Гриффон взялся наливать огромный почерневший чайник. – А как дела с танцами?
– О, нашел подходящих кандидаток.
– Я по дороге проезжал амбар, заглянул в него. Отличное место, там чисто и сухо. Осталось разыскать хозяина и узнать, сколько он возьмет.
Капитан поставил чайник на плиту и потрогал металл. Еле теплый.
– Хорошо, если к завтраку закипит. – Придержав рукавом, он открыл печную дверцу. – Пошлите кого-нибудь за дровами, а?
– Есть.
В дверь постучали, и де Гриффон подошел открыть. Вернулся мрачный.
– Что такое? – удивился Меткалф.
Капитан протянул ему письменный приказ.
– Думаю, танцы придется отложить. Не будет у нас недели. Видимо, пополнение, которое прислали нам на смену, не справляется. Через три дня на передовую.
Осознав новость, Меткалф застыл, не кончив вытирать руки.
– Сказать людям?
Де Гриффон выдохнул, раздувая щеки.
– Нет, я сам скажу. Уже то хорошо, что им дадут отмыться, прежде чем гнать обратно.
– А что с ранеными?
– Будут возвращаться по мере возможности. Если кто надеялся отсидеться здесь, то он это зря. Мы все в одной лодке, Меткалф. Парни из Ли будут жить и умирать вместе.
«Это-то, – подумал Меткалф, – меня и беспокоит».
22
Идя коридором к выходу, Черчилль возился с сигарой, длинной как кавалерийская пика.
– Никак не ожидал увидеть вас здесь, сэр, – сказал ему Ватсон.
– Пришлось потянуть за кое-какие ниточки, уверяю вас.
Ватсон давно знал, что бывший министр внутренних дел был вынужден отказаться от поста первого лорда Адмиралтейства после фиаско в Дарданеллах и с тех пор не находил себе места.
– Но мне все же дали королевских шотландских фузилеров, просто чтобы я сидел тихо. Впрочем, там славный народ. Мне, сассенаху 1, конечно, поначалу не доверяли, тем более что я привез с собой ванну с кипятильником, но смена чистых сухих носков на каждого творит с людьми чудеса.
Он фыркнул, сморщившись от дыма раскуренной наконец сигары.
– Сожалею, что вам пришлось наблюдать ту сцену. Фиппс из тех, кто предпочел бы сидеть сложа руки, дожидаясь первого хода Германии. Бог мой, я тоже имею опыт бурской войны, и сдается мне, она нас ничему не научила. Маленькие легкие передвижные соединения с высокой мобильностью оживили бы обстановку. Вот что нам нужно – а не гнить в окопах год за годом. Мы должны им напомнить, что не разучились драться.
