– О чем? – чужим голосом выдавил Шипоботтом. – О чем вспоминать?
– О тележном лесе.
Шипоботтом рухнул плашмя. Он чувствовал – чужак покинул палатку. Тележный лес?
Рощица недалеко от блэкстоунской фабрики: дубы, грабы и березы обступают красивую поляну, по весне синюю от колокольчиков, – лучшее место для пикников и для…
Понимание пришло вместе с новой стадией агонии. Сухожилия и мышечные ткани лица и шеи сокращались, словно намотанные на лебедку. Он чувствовал, как выпячиваются мускулы, как искажаются его черты. Тележный лес. Вот за что?..
Шипоботтом еще раз попытался закричать, но тщетно. Механизм лица отказал. Губы растянулись и вздернулись вверх, челюсть отвисла, и лицо умирающего медленно, но верно расплылось в жуткой, неестественной ухмылке.
24
Обстрел продлился пятьдесят минут, но для тех, кто оказался под германскими снарядами, время тянулось много дольше. Трудно было поверить, однако здание Сомерсет-хауса пострадало лишь от касательных попаданий и отброшенной на фасад машины. Зато флигелям и палаткам досталось, сильно разрушены оказались и ближайшие ходы сообщения. Многих автомобилей и лошадей война лишилась навсегда.
Очень удачно, говорил впоследствии Ватсон, что он захватил свой саквояж с медицинским набором «для заморских колоний» Джона Белла и Кройдена. В нем нашлось самое необходимое для помощи раненым, остальное можно было собрать на скорую руку.
Под перевязочный пункт приспособили подземную кухню главного здания. Восхитительно невозмутимая миссис Грегсон с мылом и щелоком отскребла крепкий стол из вишневого дерева, подготовив его для операций, а легкораненых, чтобы обработать травмы лица, усаживали в плетеные кресла. Миссис Грегсон нашла себе свежевыстиранный костюм: блузу, нижнюю и верхнюю юбку с фартуком – в прачечной большого дома. Она сняла одежду шофера – Ватсон на это время вышел, хоть она и уверяла, что комбинация и широкие штаны, которые она носит под «данхиллом», не позволят разыграться воображению, – и переоделась в наряд горничной, с досадой отметив, что та была особой весьма почтенных размеров.
Электроснабжение прервалось, а окна в кухне не было, поэтому работали при керосиновой лампе и свечах. Бо€льшая часть раненых пострадали от шрапнели или осколков стекла. Погибли несколько человек, которых обстрел застал на открытом месте. От иных осталась «мокрая пыль» – густое облачко раздробленных мышц, мозга, крови, ненадолго зависавшее в воздухе, прежде чем осесть на землю. Этих несчастных хоронить не приходилось.
Наиболее тяжелых из выживших отправляли в ближайший полевой госпиталь – после того как Ватсон оценивал их состояние и записывал свое заключение на бирке: миссис Грегсон нашла в кладовке наклейки для банок с солениями.
До Фиппса очередь дошла поздно – генерал порезал руку, разбирая обломки. Пока его перевязывали, Фиппс объяснил, что немецкие саперы под покровом темноты, соблюдая абсолютную секретность, проложили железнодорожную ветку, по которой подвезли на платформах несколько тяжелых орудий и крупнокалиберных «миненверферов». Скоро ответный обстрел британцев заставит их оттянуться. И новую ветку забросают снарядами, чтобы подобного больше не повторилось. После перевязки Фиппс пригласил Ватсона и миссис Грегсон пообедать с ним в офицерской столовой, поскольку транспорт до эвакогоспиталя ожидался только ночью или рано утром.
Закончив с последним пострадавшим – юноше разбило лицо, повредило барабанные перепонки и сорвало взрывной волной одежду с тела, – миссис Грегсон поставила заново кипятиться медный чайник и знаком пригласила Ватсона сесть.
– Надо посмотреть ваш глаз, – сказала она.
Майор и раньше чувствовал жжение, но, только достав зеркальце из набора, увидел, как глаз воспалился и покраснел.
– Пыль от снайперской пули, – спокойно пояснил он.
– Какой такой пули?
Он объяснил, что подозревает покушение на Черчилля или на него самого за миг до начала обстрела. Или даже одновременно с первым снарядом. Одна пуля попала в стену, другая – в грудь злополучному часовому.
Миссис Грегсон налила и поставила остывать немного кипятка. И нахмурила брови.
– Я плохо разбираюсь в оружии. Знаю только, что оно творит с человеческим телом. Но дострелить досюда с вражеских позиций – не слишком ли?
Ватсон вспомнил все, что узнал о снайперах, изучая карьеру Себастьяна Морана, знаменитого охотника и несостоявшегося убийцы Шерлока Холмса.
– Хорошая винтовка точно бьет на шестьсот ярдов. Может быть, на восемьсот – в умелых руках и с телескопическим прицелом. До ближайших германских траншей гораздо дальше. В решении подобных задач необходимо двигаться от следствия к причине. Вынужден заключить, что стреляли с нашей территории.
– Предатель?
– Лазутчик. И засел он, если не ошибаюсь, на колокольне, падение которой мы видели. Я наблюдал в надежде его высмотреть, но не дождался.
– Как же?.. Это невозможно! Немец не пройдет незамеченным через наши окопы!
– Маловероятно, – признал Ватсон. – Но не невозможно.
– Откиньте, пожалуйста, голову.
Она промывала глаз из шприца прохладной стерилизованной водой. Легонько поддерживала его за подбородок и поворачивала голову туда-сюда. Ватсон поймал себя на том, что ему это приятно.
– Майор, я должна извиниться за грубость в адрес вашего друга.
– Вы не первая ошибаетесь в нем.
– Я извиняюсь не за отношение. Не шевелитесь! Честное слово, нет пациентов хуже врачей! От своего мнения я не отказываюсь.
– Вы несправедливы. Подумаем, в чем вы его обвиняете. Тщеславен? Да, он здраво оценивает свои таланты. Я сам, случалось, писал, что нахожу его самовлюбленность отвратительной. Однако он редко занимался расследованиями ради финансовой выгоды или славы. Наркотики? Только когда ему не к чему было приложить свой интеллект, а в последнее время, как мне кажется, его ум целиком поглощен тайнами улья. Самодовольный, говорите? Он доволен собой, когда прав, а прав он чаще, чем ошибается. Что еще?..
– Женоненавистник.
Тут Ватсон задумался. В сущности, во всех обвинениях была доля истины. Но «ненависть» – слишком деятельная эмоция. Здесь вернее подошло бы слово «равнодушие».
– Что ж, он действительно не слишком интересовался прекрасным полом. И никогда не заинтересуется. Однако была одна женщина… а может, и две.
Ватсон очень надеялся на мисс Вайолет Хантер, гувернантку из поместья Медные буки, которой Холмс, казалось, весьма увлекся, но все кончилось ничем. Завершив расследование, он выбросил девушку из головы.
– Я говорю об идеях суфражизма. О правах женщин. Разве не его стараниями несколько десятков суфражисток попали на виселицу?
