– Слыхали эту песню, капрал Тагман? – обратился он к новому вестовому, начищавшему ему сапоги.
Прежний слуга, Сандерленд, приболел, и капитан предложил Тагману на время заменить его за те же пятнадцать шиллингов в неделю. Впрочем, служба денщика не освобождала Тагмана от обычных обязанностей, а о сержантском звании речи больше не заходило.
– У нас пелось иначе, сэр, – угрюмо отозвался капрал.
Офицерский блиндаж был обложен мешками с песком и досками, потолок подпирали четыре внушительных столба. Сменявшиеся здесь жильцы старались создать уют, вопреки распоряжениям сверху, утверждавшим, что комфорт более положенного подрывает «боевой дух».
Здесь был граммофон с двумя уцелевшими пластинками, а середину блиндажа занимал бильярд, сооруженный из распиленной двери. Стены украшали театральные афиши, стихи в рамках, салфеточка с вышитым на ней «милым домом» и указывающей влево стрелкой, картинки со «Старым Биллом» и дорожные указатели, похищенные в соседних деревушках и городках. Гордостью дома был скрупулезно вырисованный герб «Школы Аппингема» – творение старого выпускника, вероятно уже убитого. На низком самодельном столике лежала пачка затрепанных журналов – большей частью «Посторонний» и «Панч». Были и книги – засаленные, а местами и заплесневелые томики Гомера и Горация, Хенти и Киплинга.
В блиндаже пахло лампой и печкой, сигаретами и трубочным табаком, сырыми носками и хлорной известью из нужника, зато было сравнительно сухо и, если не замечать шмыгающих крыс, уютно. Дом на неделю, только с завтрашнего дня его придется делить с офицерами из пополнения – у короткой стены стояли четыре койки.
Что ж, его люди проводили ночи в выстланных резиной ямах или стоя по щиколотку в грязной воде окопов. А бедняга Меткалф лежал в деревянном ящике, дожидаясь могильщиков.
– Вам не нравится эта песня?
– Не нравится, сэр. Нет. – Капрал не поднимал взгляда от сапог, которые полировал. – В таком виде не нравится. Извиняюсь.
– А у вас как она пелась?
– Там леди спала с ткачом. И лорда, помнится, звали Дарнеллом, а не Стэнвудом, сэр. – Капрал покачал головой. – Это ведь ваш брат.
– Да, маленькая семейная шутка.
– Так точно, сэр, – без улыбки отозвался капрал.
– Знаете, они ведь не выдуманные.
– Кто?
– Сестры из песни. Передайте мне, пожалуйста, сигареты. Спасибо. Энн и Бесс Трулав. Она родила, Энн. Но помешалась. Ее пометили, помните? Вырезали на коже цифры на память о том, сколько их было. Конечно, она этого не перенесла. Видеть такое каждый день… Ребенка вырастила Бесс. В Италии, где никто не знал ее истории.
– Вот. – Не особо вслушиваясь в слова капитана, Тагман поднял начищенные до блеска сапоги. – Просто стыдно ходить в таких по грязи.
– Просто стыдно убивать в неначищенных сапогах, капрал. Это не годится.
– Сэр? Не годится вести подобные разговоры.
– Ждете не дождетесь вечера? Когда будет настоящее дело, а не только поплевать да надраить? Хотите расквитаться за лейтенанта?
– Жду, – без особой убежденности согласился Тагман. Ему не хотелось думать о случайной и потому еще более страшной смерти Меткалфа. – Хорошо, что вы выбрали меня, сэр.
Де Гриффон взглянул на наручные часы. Еще час или около того.
– Что ж, хорошо поработали, Тагман. Думаю, вам полагается выпивка.
Тагман с сомнением оглянулся. Пайковый ром выдавали сразу после подъема или перед тем, как лезть за бруствер.
– Ну-ну, знаю, что утро прошло, но ром разгонит холод. Там, на земле мертвецов, будет зябко.
Тагман заерзал. Он не понимал, что творится с капитаном. Непохоже на него – так плакаться. Впрочем, предчувствие близкого конца пронимало любого. Кое-кто даже предугадывал собственную смерть в кошмарных подробностях. И погибал так, как описывал. Может, у капитана был сон или видение? Предчувствие, как у бедолаги Шиппи.
– Вы про ничейную полосу, сэр?
– Ну конечно.
Де Гриффон достал свою фляжку, налил и протянул рюмку Тагману.
– А вы, сэр?
– Позже, капрал, – сказал де Гриффон и улыбнулся, когда Тагман опрокинул рюмку в рот. – Позже.
68
Добираясь до бетонной платформы, Ватсон успел вскипеть. Ночная армия с закатом ожила, выплеснула на дороги батальоны марширующих солдат, повозки с драгоценной водой для окопников, полевые кухни, грузовики и телеги, доставляющие людей в резерв и из резерва. Все они словно сговорились его задержать. Чтобы пробиться сквозь эти потоки, требовались упорство и выносливость поднимающейся по реке форели.
Ватсон злился на идиотов, умудрившихся запутать целый полк, который в поисках нужной деревни напрочь забил дорогу.
Он сердился на германских летчиков, отнявших невинные жизни. Мисс Пиппери заслуживала кончины в старости, в окружении горюющих внуков.
Он дулся на Тобиаса Грегсона, который должен был на рассвете присутствовать при расстреле и потому до утра не мог помочь с арестом.
И на майора Тайлера, который, правда, согласился взять де Гриффона под арест, но даже сквозь треск в телефонной трубке сумел выказать свое недоверие. Да, он задержит капитана, но не выдаст постронним, пока ему внятно не объяснят, что происходит.
А больше всего Ватсон ярился на самого себя за то, что не сумел до конца разгадать загадку де Гриффона. Ведь все факты были у него под рукой, знать бы только, какие из них важны, а чем можно пренебречь.
Он почти сполз с мотоцикла и уставился в небо. Дождь, слава богу, не лил, но обрезанная слева луна играла в прятки за архипелагом облаков. В окопах, вероятно, ветра почти не чувствовалось, зато в этих подземных переходах стоял промозглый холод и сырость, так что майор сменил свой «акваскутум» на теплое пальто.
– Вы справитесь, майор? – спросила миссис Грегсон, разворачивая машину.
– Да. Я посижу с ним, пока ваш… пока лейтенант Грегсон не явится, чтобы официально взять его под арест. Может быть, тем временем получу от него несколько ответов.
– У вас хватит оснований для ареста? Чтобы военная полиция могла предъявить обвинение?
Хороший вопрос. Косвенных доказательств убийства у Ватсона хватало, но надежных, пригодных для суда, не было. Де Гриффон от самой Англии оставлял за собой след из мертвецов – тут сомненеваться не приходилось. Но как привязать этот хвост к фалдам де Гриффона?
– Надеюсь. Во всяком случае, картина складывается. Мне, наверное, пора.
Эта подвесная дорога тянулась к перевязочному пункту, откуда по ней доставляли носилки с ранеными. Канат, наматываясь на гигантский барабан, тянул на себе подвесные вагонетки. Носилки загружали с платформ – на пути движения их стояло несколько. Бо€льшая часть линии была углублена в траншею, чтобы защитить раненых от осколков. Иногда такие дороги работали на мускульной силе, другие двигала сила тяжести или пар, а вот эту – электричество. По словам Торранса, это было нечто вроде римской дороги на новый лад: самый прямой и быстрый способ, каким одинокий офицер мог попасть на передовую, – без утомительных расспросов на постах, минуя дорожные пробки и сотни ярдов извилистых траншей.
