Господи, какие же у него глаза!
– Без приказа не стрелять, – повторил Блох. – Этот мой.
Теперь он ясно различал очертания. Офицер? Нет, фуражки не видно. А это что?.. Не может быть!
– Я выстрелю.
– Нет! – громче, чем хотелось, отозвался он и толкнул Лотара в плечо.
Винтовка щелкнула, но пуля ушла в небо.
– Какого черта?..
– Это женщина.
– Кто? – не поверил Лотар.
– Эту косынку я всегда узнаю.
– Ш-ш, – предостерег Шеффер.
– Ну, если и женщина, так тоже чертова британская сучка, нет, что ли?
– Мы договорились в них не стрелять. Женщины Первиза. Джентльменское соглашение.
Мальчишка расхохотался. На ничейной земле не бывает джентльменов.
– Какого черта понадобилось здесь женщине?
– Я там видел одну недавно, – вспомнил Блох.
Между прочим, она помогала старику-доктору его латать.
Лотар снова прицелился.
– Договаривались вы, а участок здесь теперь мой.
– Прекратить. Это приказ!
– Женщина? Здесь? Вы не в своем уме. – Лотар поправил прицел и глубоко вздохнул. – Цель вижу.
– Пусть его, Эрнст, – тихо посоветовал Шеффер. – Ты мог и ошибиться. А участок, тут он прав, теперь наш.
Чуть выждав, мальчишка перевел прицел несколькими сантиметрами правее. Поймал.
– Я стреляю.
Блох понимал, что должен его остановить – любыми средствами. Он потянулся к ножнам. И тут краем глаза поймал движение черного призрака.
Дубинка из твердого дерева со звоном опустилась на череп Лотара, и Блох, не успев опомниться, получил такой же удар. В глазах вспыхнула целая галактика звезд, члены налились свинцом. Он бессильно ощущал, как ему поспешно связывают руки, как в рот пихают какую-то тряпку.
Блох замотал головой, силясь разогнать туман и понять, что происходит. Пятеро или шестеро, с ног до головы в черном, окружили трех немцев. Шеффер и Лотар лежали пластом – вырубились. Один из англичан поднял и повесил на плечо обе винтовки.
«Захватили новый прибор ночного видения! – сообразил Блох. – Люкс меня убьет».
– Так, возвращаемся той же дорогой, – невнятно протянул низкий голос. – Только вот нужен-то нам один, а оставь эту парочку здесь, завтра же возьмутся за старое.
Крик, вырвавшийся у Блоха, заглох в кляпе, когда призрак в черном шагнул вперед и одного за другим проткнул штыком двух лежачих – как свиней колол. Когда пленного вздернули на ноги и поволокли к британской передовой, Блох крепко зажмурился.
Новая мобильная группа Черчилля взяла первого языка.
Эпилог
Путь Ватсона до палубы судна «Арунде Касл» был долгим и трудым. После просвечивания и перевязки в эвакогоспитале – два сломанных ребра, в одном трещина – его посадили на санитарный поезд. Согласно классификации, у него было ранение средней тяжести. Не всякий бы понял, как глубока полученная рана, как неотступны кошмары, в которых тонешь в грязи и просыпаешься на мокрых от пота простынях. Но ему хватило на «билет домой».
Как медику, офицеру и ходячему раненому, Ватсону досталась койка в штабном вагоне, по-старому – купе первого класса. Он отрабатывал место в купе, помогая, сколько мог, в уходе за ранеными. Поднимать их он со своими сломанными ребрами не мог, зато раздавал лекарства, менял горчичники и утешал словами. Изломанным, раздавленным солдатам утешение зачастую было нужнее всего.
На погрузку раненых ушло три часа. Носилки стеллажами устанавливались в специально приспособленных вагонах. Раненых предупредили, что дорога может затянуться на шестнадцать часов. Поезд, сказали Ватсону, французский, а не «хаки», как называли английские вагоны. Во французских доступ к пациентам был удобнее, чем в хаки с их центральными проходами.
Несмотря на удручающий каталог увечий и ампутаций, атмосфера в вагоне была на удивление бодрой. Что бы ни ждало этих людей дома, все они твердо знали одно: в окопы их больше не пошлют. Ватсон вполне разделял их радость.
Путь до Болоньи занял чуть больше десяти часов. Поезд то набирал ход, то тормозил и застревал на полустанках. Когда он полз со скоростью пешехода, стук рельсов убаюкивал тех, кто мог уснуть. Но вскоре всех будил визг тормозов. Если поезд задерживался надолго, по вагонам распространялась тревога. Все спешили оказаться подальше от фронта – чем дальше, тем лучше.
Случалось, что поезд откатывал обратно, и тогда тревога превращалась в панику. Сиделки расхаживали по качающимся вагонам, объясняя, что они просто уступают путь воинскому эшелону. Санитарные поезда числились четвертыми в очереди – им полагалось пропускать солдат, боеприпасы и продовольствие.
Как видно, доставить на фронт людей, накормить их и снабдить патронами для убийства других людей считалось важнее, чем поднять на ноги тех, кто прошел через мясорубку. С другой стороны, если задержка случалась на станции, из темноты привидениями возникали местные – приносили раненым воду и спиртное, кофе и драгоценные фрукты, не разбирая, кто в вагонах – британские томми или французские poilus 1.
Поезд, дернувшись, двигался дальше, разгонялся до десяти – двенадцати миль в час, наверстывая потерянное время. Ватсон не уставал дивиться сестрам, которым приходилось совмещать искусство сиделки и акробата. Вагонная качка не мешала им менять повязки, накладывать мази, поправлять шины и подавать чай и бульон из концентрата. Причем все это в странном полусвете от затемненных ламп. Раз свет совсем погас, а темноту за окнами прорезали сполохи воздушного налета. Но поезд все так же пыхтел по извилистым рельсам, миля за милей приближая солдат к милой родине.
В Болонье за ранеными явилась целая армия санитаров и носильщиков, а усталые сопровождающие принялись отмывать вагоны, чтобы вернуться за новым грузом. «Воздадут ли им когда-нибудь по заслугам?» – размышлял Ватсон. Впрочем, ответ был ему известен: в обозримом будущем никто не собирался чеканить медаль «За службу в санитарном поезде».
В порту снова случилась задержка – сутки ждали выхода в море госпитального судна. Прошел слух, что в Проливе замечены подводные лодки. У Пула затонул военный транспорт. Он был законной мишенью, но все знали, что времена, когда Красному Кресту давали свободный проход, миновали. Госпитальное судно «Прайд оф Ланкастер» подорвалось на мине у Дувра. Так что раненые сгрудились на причале, а тяжелых забрали в «Аллеганский общий № 2» – большой береговой госпиталь с австрийским персоналом.
Когда стемнело, воздух сгустился и стал морозным. По носилкам разнесли одеяла. Дождь в Бенилюксе и Северной Франции сменился ледяной моросью. Ватсон представлял себе людей в траншеях: синие пальцы и губы, ноги в ледяной воде. Опять «окопная стопа» и обморожения. Даже если на их участке не будет активных действий, зима обеспечит Восточно-английский сортировочно-эвакуационный госпиталь работой.
