– Да, спустилась.
– Заходили вы в ее комнату, чтобы помочь ей одеться?
– Что, если да?
– Совершенно ничего, миссис Марш, – я просто хочу знать.
Глэдис принялась разглядывать свои ярко-красные ногти. Не пытаясь быть вежливой, лениво отозвалась:
– Ладно, заходила.
– И сообщили ей то, что подслушали?
Глэдис резко вскинула голову и спросила у старшего инспектора:
– Послушайте, кто она вообще такая? Я не обязана отвечать ей, так ведь?
Лэм сурово сказал:
– Вы не обязаны отвечать никому, пока не предстанете перед коронером. Но если не делали ничего дурного, к чему артачиться? Вопрос простой. Может, ответите мне, если я задам его. Рассказали вы миссис Леттер то, что подслушали?
Глэдис вытаращилась на него.
– Как вы думаете?
– Думаю, что да.
– Умник!
Лэм пропустил это слово мимо ушей.
– Только я хотел бы услышать от вас, рассказали или нет. Ну, выкладывайте!
Волосы снова упали ей на лоб. Глэдис отбросила их назад.
– Конечно, рассказала! Для того и подслушивала, так ведь?
– Вы это признаете. Значит, сказали миссис Леттер, что в комнате мисс Мерсер есть пузырек с таблетками морфия – упомянули вы о нем?
Глэдис помрачнела:
– Рассказала ей то, что видела и слышала, как рассказываю вам.
– Упомянули о морфии?
– Не понимаю, к чему вы клоните. Конечно, упомянула!
Лэм немного помолчал. Потом спросил:
– Вы уверены, что сообщили обо всем, что видели и слышали?
– Вам что, мало?
– Я спрашиваю, все ли вы сообщили нам, что видели и слышали.
– Я видела мистера Леттера с морфием в руке и слышала, как мисс Мерсер сказала ему, что эта штука опасная. Это кое-что, разве нет?
– Да, это кое-что, – согласился инспектор.
Глава 30
– Хорошо, – сказал Лэм, – можете идти. Сержант Эббот отпечатает ваши показания, и вы сможете подписать их. Они могут быть важными или нет – в зависимости от того, что покажут другие. Дав их, вы поступили правильно, но предупреждаю – помалкивайте, иначе можете попасть в беду. Знаете, не стоит болтать о том, что можете отправить кого-то на виселицу.
Глэдис качнулась назад вместе с креслом и встала. Проходя мимо Фрэнка Эббота, ухитрилась задеть его. Сделала вид, что споткнулась. Ухватилась за его плечо, длинная прядь ее желтых волос упала и коснулась его щеки. Он с отвращением почувствовал, что волосы немыты. Что-то в выражении его лица, в том, как он ее оттолкнул, заставило Глэдис покраснеть. Она злобно взглянула на него и повернулась к Лэму.
– Значит, я должна помалкивать, вот как? Понятно, чтобы вы могли замять дело! Сделай это я, замалчивать бы не стали. Но раз это мистер Леттер, владелец Леттер-Энда, никто не должен говорить, что он отравил жену! А я вот что скажу всем вам – миссис Леттер была моим хорошим другом, и вы мне рот не заткнете! У меня есть те же права, что и у всех других! – Она подошла к двери, рывком открыла ее и повернулась на пороге, чтобы выпалить последнюю фразу: – Мой язык – это мой язык, я буду говорить, что хочу – и все тут!
Дверь захлопнулась. Старший инспектор тихо присвистнул. Фрэнк Эббот достал безупречно чистый платок и вытер щеку. Мисс Сильвер продолжала вязать.
Лэм заговорил первым:
– Иногда несладко быть полицейским – это уж точно.
Фрэнк скомкал платок и сунул обратно в карман.
– Хорошо бы несколько раскаленных клейм, шеф? Знаете, я почему-то не думаю, что вы были бы на своем месте в камере пыток.
Лэм грозно посмотрел на него, но затем успокоился.
– Отшлепать бы ее как следует, – сказал он. – Жаль, никто не делал этого в ее детстве.
Мисс Сильвер покашляла.
– Очень дурно воспитанная молодая женщина. Как справедливо говорит лорд Теннисон, «Слова жгут, как огонь». Но она будет хорошей свидетельницей, старший инспектор.
Он быстро повернулся в кресле.
– В каком смысле?
Чулок Дерека быстро увеличивался.
– Она разумна и, думаю, точна. Может, слово «сообразительна» будет лучше, чем «разумна». Когда вы столь любезно позволили мне прочесть показания, которые сделала Глэдис, я была немало удивлена ее описанием того, что произошло в комнате мистера Энтони Леттера в понедельник ночью. Оно оказалось ясным, живым и таким точным, что ни мистер Энтони, ни мистер Джимми Леттер ничего не опровергли. Это говорит о слуховой памяти, которая встречается не так уж часто. Слушая Глэдис сейчас, я утвердилась в этом мнении. Разумеется, ее показания были окрашены злостью, но она говорила очень ясно и выделяла самое существенное. Я очень удивлюсь, если ее описание того, что происходило в комнате мисс Мерсер, не будет совершенно точным.
Фрэнк Эббот внимательно посмотрел на нее. Старший инспектор с силой хлопнул рукой по колену.
– Вашему клиенту придется туго, мисс Сильвер. Она выйдет на свидетельское место и покажет под присягой, что он знал, где может взять смертельную дозу морфия. Согласен, она устроит там хороший спектакль, если среди присяжных будет мало женщин – закатыванием глаз их не проймешь. Да, положение Джимми Леттера оставляет желать лучшего.
Мисс Сильвер покашляла.
– Полагаю, вы не упускаете того факта, что Глэдис Марш будет вынуждена еще показать под присягой, что миссис Леттер знала, где может взять морфий?
Лэм нахмурился. Сжал пальцы в кулак, а потом развел их, словно что-то выпуская. Грубовато-добродушно сказал:
– Очко у вас, очко у меня – так?
Спицы мисс Сильвер пощелкивали. Она строго заметила:
– Я не могу принять намека, что мы встаем на чьи-то стороны, старший инспектор.
– Ладно, ладно, – произнес он и повернулся к Фрэнку. – Надо продолжать. Скажи мисс Мерсер, что я хочу задать ей несколько вопросов.
Пока они ждали, Лэм взял палочку сургуча и стал с ней возиться. Когда она сломалась, он резко повернулся к мисс Сильвер и сказал:
– Знаете, вы очень упрямая женщина.
Она с легкой улыбкой в глазах встретила его взгляд.
– Надеюсь, что нет.
– И напрасно.
– Упрямство – это помеха свободной работе мысли. Оно парализует разум. Выводы, основанные на предвзятых мнениях, ничего не стоят. По-настоящему мыслит только непредубежденный разум. Я стараюсь избегать предубежденности.
Старший инспектор взял два обломка сургучной палочки, нахмурился, пытаясь совместить сломанные концы, внезапно оглянулся и спросил:
