И еще всегда была надежда, что Женолюб сжалится и не приведет мучить жертву. Он сам предложил трэлю договор: чем лучше танец медведя и больше монет, тем больше вероятность того, что ночью не будет пленницы, криков и смертельной боли.
Трэль, задыхаясь, шел вприсядку, тряся лапами над мохнатой головой. Публика хохотала до упаду. Льоту должно понравиться. Ему обязательно понравится. Трэль заклинал хозяина, будто древнего кровожадного бога, старательно корчась у его ног.
Вечером его, как обычно, привязывали за шею к дереву у лагеря. Скоморохи уходили на промысел. Они выворачивали разноцветную одежду черной изнанкой наружу – чтобы все видели, какого цвета их души, как любит говорить Льот, – и снова надевали кожаные маски.
Трэль прижимался к шершавому стволу спиной и закрывал глаза, моля неизвестно кого, чтобы они вернулись без добычи. В варфоломеевского бога он не верил, а северные боги больше не верили в него. Север не любит слабых. Но ничего… Когда они доберутся до Бирки, он сбежит. Или умрет…
Посреди ночи он вздрогнул от прикосновения к щеке. Открыл глаза и вздрогнул снова, увидев перед собой заросшее кучерявым коричневым волосом лицо своего мучителя. От предчувствия новых издевательств тоскливо заныло в груди.
Увидев нож, Трэль сжался, прикрыв связанными руками глаза. Худое тело с выпирающими ребрами пробрала крупная дрожь.
– Нет, я не буду лишать тебя глаз, – почти ласково сказал Льот, – не бойся меня. Я тоже умею быть милосердным. И справедливым.
Трэль зажмурился и зажал уши, чтобы не слышать эту ложь. Женолюб перерезал веревки на его запястьях. Пленник изумленно открыл глаза и уставился на своего хозяина.
– Ты свободен, – улыбнулся тот и вложил нож в грязную дрожащую руку. – Вот, разрежь остальные веревки сам.
Трэль, чувствуя давно забытую тяжесть скрамасакса в ладони, не отрываясь, смотрел на бьющуюся на шее Льота жилку. Если бы он был прежним, земля избавилась бы от чудища, спрятанного под человеческой кожей, в одно движение.
Острая боль проникающего в горло лезвия заставила его захрипеть. Повалившись на траву, он долго не мог прийти в себя. Когда очнулся, не сразу сообразил, был ли это удар Женолюба или его собственного проклятья.
– Ты напоминаешь мне слизня, – сидевший рядом Льот продолжал улыбаться. Оружия в его руках не было. Крови на шее Трэля тоже. – Ты самый жалкий слизень из всех, кого мне доводилось видеть. Но, как я и говорил, справедливость не чужда мне. За эти месяцы ты заработал на свою свободу. Благодари медведя и веселых поселян. Держи на память.
Женолюб протянул ему шкуру. Трэль, съежившись, торопливо накинул ее на плечи.
Льот звякнул ключом, размыкая цепь на его ногах. Обрезал веревку на щиколотках.
– Желаю тебе удачи на пути в твою Бирку, – сказал Женолюб и добавил, увидев изумление в глазах пленника: – Я знаю про твою мечту. Ты часто говоришь во сне. Про порт, корабль и Гардарику. Про свое проклятье. Что ж… Следуй навстречу мечте.
Он приблизил страшные прозрачные глаза близко к лицу Трэля, и тот привычно зажмурился. Но ощутил лишь прикосновение сухих губ ко лбу.
– Прощай, – сказал Льот и махнул рукой. – Тебе туда. Иди. Ну что застыл? Понравилось быть моим животным?
Трэль вскочил и со всхлипом перевел дыхание. Почти не разбирая дороги из-за душивших слез, он неуклюже бросился по тропе, что вела от их лагеря к Дороге.
* * *
Он все время ожидал удара в спину и долго петлял по осенним лесным зарослям. Пробирался через непроходимые острова бурелома, цепляясь скрюченными пальцами за мертвые сучья. Раздирал в кровь костлявое тело, ныряя в густую старую хвою.
Когда над верхушками елей посветлело небо, ослабевшие ноги стали подкашиваться от смертельной усталости. Колени подогнулись, как две сломанные ветки, когда он пытался перелезть через овраг у подножия небольшого холма.
Остановки он боялся больше, чем смерти. Попытался встать и снова упал в траву. Заскулил, пополз на холм, цепляясь за стебли и листья. Извивался отяжелевшим туловищем, помогая себе коленями и локтями.
Вперед, вперед, ВПЕРЕД!
Когда Трэль услышал собачий лай, он позволил потратить последнюю каплю сил на улыбку.
– Люди! Я здесь! – Задуманный крик прошелестел слабым шепотом. Испугавшись, что его не услышат, Трэль отчаянно завозился в траве, стараясь поднять как можно больше шума. – Я ЗДЕСЬ!
В искаженное надеждой и страхом лицо ткнулся влажный собачий нос, горячий шершавый язык лизнул в щеку. Нашедшая его собака негромко, но требовательно тявкнула.
Трэль уже был не в силах поднять голову. Он смотрел, как рядом остановились две пары ног в крепких кожаных сапогах. И вдруг услышал знакомый голос, окативший его ледяной волной ужаса:
– Видишь, Раут, сын Лейфа. Мои слова были правдой. Я и мои люди искали этого сбежавшего Трэля. И, если бы вы не помогли нам с поисками, он бы наверняка присоединился к тем разбойникам, о которых ты говорил.
Это говорил Льот Женолюб. Трэль перевернулся на спину, увидел прозрачные глаза и понял, что на него смотрит смерть.
– Негоже рабу сбегать от хозяина, – глухо пробурчал стоявший рядом с топором в руке рыжий бонд с торчавшей во все стороны бородой.
– Больше он бегать не будет, – заверил Льот и повернулся к своим скоморохам, которые натягивали на толстой ветке веревку с петлей. – Ну что там?
– Все готово, – тяжело отдуваясь, сказал один и вытер со лба капли пота.
– Пожалуйста… – прошептал Трэль, когда его подхватили под руки и понесли к дереву.
– Некоторым мечтам не суждено сбыться, – сказал ему на ухо Черный скоморох, надевая на шею веревку. Он взял двумя пальцами Трэля за дрожащий подбородок и повернул его вбок: – Твой порт – там.
Из глаз приговоренного к смерти брызнули слезы. Льот отступил от него на шаг, словно резчик по дереву, любующийся своей законченной работой.
– Вот так, – удовлетворено склонил он голову и кивнул своим людям: – Тяните.
Трэль почувствовал, как натягивается на шее петля, и закрыл глаза. В последние мгновения жизни он хотел подумать о тех, кого оставлял в мире живых. Зашевелил губами, называя их имена. Когда веревочное кольцо перекрыло воздух, а ноги оторвались от земли, он улыбнулся.
Глава 16. Помни свое имя
– Мир вам, добрые люди! – Звонкое приветствие застало занятых совершением убийства скоморохов врасплох.
Льот отпустил натянутую веревку, и обмякшее тело шлепнулось, словно куль тряпья.
– Кто это еще к нам пожаловал? – хмуро спросил он, оборачиваясь и с прищуром оглядывая пришельца.
– Оставьте в покое моего друга.
Взошедший на холм путник был высок, одет в поношенные шерстяную рубаху и штаны, настолько полинявшие на солнце, что почти не помнили свой красный цвет. Одежда была аккуратно подшита, на локтях и коленях – кожаные заплаты. Лицо человека скрывала тень наброшенного капюшона.
