Присмотревшись, Женолюб понял, что незнакомец один, могучим телосложением не обладает и больше походит не на воина, а на безродного бродягу, которых шаталось на Дороге множество.
– Толпа сильных вешает одного слабого. Так ли они сильны, как пытаются казаться? – Голос человека в капюшоне был высоким, будто принадлежал ребенку или молодой женщине. Он важно повел посохом в руке и подбоченился.
– Кто ты? – рявкнул Льот.
– Узрите лицо мое. – Путник торжественно снял капюшон, и скоморохи рассмеялись, увидев веснушчатую физиономию мальчишки, которому было не больше двенадцати-тринадцати зим. На длинном лице, обрамленном льняными волосами, блеснули бельма.
– Приветствую тебя, отважный маленький крот! – Женолюб расхохотался, отвесив потешный поклон, и кивнул Флоки, предвкушая новое развлечение. – Вижу я, тебе не терпится занять место на суку рядом с этим несчастным. Что ж, милости прошу!
Флоки вытащил топор из-за пояса и, мягко переступая ножищами, принялся обходить человека слева. Льот повторил его маневр с противоположной стороны.
– За крота, браток, ответишь, – нахмурился незрячий, прекращая игру в бродячего мудреца. – Я тоже умею бросать слова. И вряд ли вам, упыри, это понравится.
Слепой выкрикнул несколько неразборчивых слогов, и Флоки вдруг побелел, выронил оружие, схватился за грудь и резко сел на обмякших ногах. Крупное тело била дрожь. Он тонко всхлипнул, закрыл лицо трясущимися ладонями и завалился на спину, поджав под себя пятки.
Незнакомец повернулся к застывшему от изумления Льоту. Что-то пробормотал, и Женолюб замер, беспомощно выкатив глаза.
Он завороженно смотрел в бельма на ставшем бесстрастным лице. Сквозь мутную пелену невидящих глаз проступили очертания другого мира: одинокие, разбросанные в пустом пространстве длинные скалы, похожие на причудливо выкрученные неведомой силой гигантские пальцы, и далекие багровые вспышки.
Скоморох вздрогнул, увидев, как хищные тени, жившие там, как одна, повернули безобразные головы, почувствовав взгляд живого существа из реальности людей. Это было ледяное внимание зверя, выбиравшего жертву. Из незрячих глаз человека, сказавшего Слово Ужаса, посмотрела Долина Смерти.
Первым пришел в себя рыжий Рауд.
– Я знаю, кто ты! – закричал он и, взмахнув руками, бросился наутек.
Слепой повернул голову к остальным, и те попадали, как деревянные чурбаны, едва встречаясь взглядом с теми, кто наблюдал за ними из незрячих глаз.
Незнакомец выкрикнул еще несколько неразборчивых слов, и лежавшие на земле тела вздрогнули, вытянулись и замерли, будто окаменев.
– Мир, братки? – спросил он у неподвижных. Те молча и беспомощно моргали: – Вот так-то лучше, – сказал мальчик, набросил на голову капюшон и склонился над связанным Трэлем, коснувшись его рук. Поцокал языком: – Эк тебя…
Он потрогал посиневшую шею и с улыбкой нащупал ток бьющейся под кожей жилки. Достал из-за пояса крохотный ножик и разрезал нитки, которыми был зашит рот раба.
– Здоров, зверюга… Значит, выживешь. Для начала мы кое-что тебе вернем, – мальчик подошел к неподвижному Льоту, лежавшему без сознания. – Чужое брать нехорошо, – наставительно сказал он, снимая с пояса Женолюба черные посеребренные ножны с черным клинком. Вернулся к связанному и опоясал его Мстителем.
– Поднимайся, браток, – сказал мальчик, и тот зашевелился, открыв непонимающие глаза. – Выпустив меч из руки, можно потерять меч в сердце. Не повторяй больше эту ошибку, Ратмир, – изрек мальчик и добавил: – Ну вставай, чего разлегся.
Он с неожиданной легкостью поднял немаленького парня с земли и перебросил его руку через свою шею. Рука повисла, покачиваясь, как большой мягкий стебель.
– Я почти забыл свое имя, – тихо сказал бывший трэль, пытаясь устоять на непослушных ногах.
– Зато оно тебя не забыло, Железный Волк, – мальчик крякнул и, поудобней ухватив спутника за пояс, двинулся вперед.
– Боян! – услышал за спиной мальчик и обернулся. Его окликнул вернувшийся Рауд. Он потирал руки от волнения. – Не откажи мне в приглашении… Холодает, – он кивнул на темное, зябкое небо, – а у меня ты и твой друг найдете кров и пищу. – Рауд развел большие ладони: – Я чуть было не убил твоего друга. Мне жаль…
– Осознав вину, ты уже искупил ее, браток, – сказал Боян и, подумав, уточнил: – Бухлишко дома есть?
– Найдется! – закивал тот.
Мальчишка просиял и снова напустил на себя важность:
– Я принимаю твое предложение, Рауд Хворост в Животе.
– Слухи о твоей доброте не врут, – поклонился тот, – я пошлю сына за телегой для твоего товарища. Не утруждай себя. Побереги силы на свои сказания, вещий певец.
* * *
Большой двор Рауда принял их радушно. Богатое хозяйство здесь вела твердая рука. У деревянных клетей за прочным тыном гоготали гуси и перекликались куры, за стенами хлева блеяли овцы и козы, в огромной луже прямо посреди двора блаженно дремала такая же громадная свинья.
Рауд аккуратно переступил спящее туловище и указал гостям на дверь в свои покои:
– Мой дом – ваш дом, странные люди!
Боян и беспокойно озиравшийся по сторонам Ратмир сели за щедро накрытый стол.
– Ты сказал, что мы друзья. А я в первый раз в жизни тебя вижу, – Ратмир жадно вцепился зубами в сочный кусок сваренной с луком телятины.
– Все люди друзья, – отозвался Боян, одним глотком осушая большую чашу вина и делая знак служанке наполнить ее снова. – Просто многие не знают обо этом.
– Откуда тогда враги берутся?
– Друзья иногда становятся врагами. Так бывает. Но сначала все люди были друзьями, и даже с животными дружили. Вот мы с тобой еще не поссорились. Значит, друзья.
– Сначала – это когда?
– Давно, – сказал Боян. – Когда звери говорить умели.
– Как ты узнал про меня? – не отставал Ратмир, с трудом произнося слова сквозь набитый рот.
– Мне рассказала твою историю Гудрун, которую я встретил на Дороге. О том, как ты их спас. Это была хорошая история. Но она могла не вовремя закончиться, если бы тебя повесили на той красивой осине.
Ратмир внимательно посмотрел на Бояна. Лицо слепого оставалось непроницаемо.
– Тебе предстоит множество испытаний. Если выживешь, я сложу про тебя свою лучшую историю, Железный Волк, – сказал он.
Ратмир закашлялся. Слепой участливо похлопал его по спине.
– Истории и песни – всего лишь красивые слова, – сказал Ратмир и с шумом втянул в себя мясную жижу из глиняной миски.
– Ошибаешься, браток, – ответил мальчик, отхлебывая из чаши. – Истории правят миром. А от красивых слов рождаются дети. Люди и племена начинаются с историй. Жизнь героя начинается со сказаний у костра о славных храбрецах прошлого. Трус растет вместе с рассказами других о его никчемности.
