Локвуд небрежно толкнул книгу к Хавьеру.
– На, читай. Может, что интересное узнаешь.
И с этими словами маркиз вышел, оставив Хавьера наедине со своими мыслями.
Вернее, с одной-единственной мыслью. Он наконец понял, что, или, вернее сказать, кто для него важнее всего на свете. И теперь ему предстоит лишиться самого главного и самого ценного, что у него есть.
Хавьер не переживал из-за титула. Он не мог его лишиться, как бы Локвуд ни старался, не мог лишить его титула. Хавьер родился в законном браке, и граф, муж его матери, не пытался оспорить свое отцовство. А слухи к делу не пришьешь.
Но при этом все было далеко не так уж безобидно. Репутация Хавьера была подобна карточному домику, и даже легкого ветерка хватит, чтобы она развалилась. На сегодняшний день он слыл повесой, но при этом пользовался уважением. Если Хавьер утратит уважение, то канут в Лету все его полезные связи. Респектабельные знакомые либо порвут с ним, либо он утащит их за собой на дно.
Хавьер тяжело опустился на свой «гаремный» стул с мягким плюшевым сиденьем. Сколько изобретательности он проявлял, придумывая очередное пари, так почему же сейчас на ум ему не приходило ничего, кроме одной-единственной мысли?
Ради благополучия Луизы он поставит на кон свою репутацию. А потом…
А потом она уедет, а что будет с ним, уже не важно.
Глава двадцать вторая,
содержащая несколько ложных и несколько истинных утверждений
– Спасибо, что согласились встретиться со мной, леди Ирвинг.
Тетя Луизы сидела напротив него за столом в кабинете. В последние дни стены этого кабинета стали свидетелями столького числа драматических сцен, сколько их не разыгрывалось за несколько последних десятилетий.
Хавьер набрал полные легкие воздуха, после чего заявил:
– Я должен сделать признание.
– Да? – Графиня выгнула брови. Цветастый тюрбан плохо гармонировал с ярко-синим платьем, украшенным кружевами и рюшами, но это никак не умаляло ее царственного достоинства. Для Хавьера так и осталось загадкой: то ли графиня страдает полным отсутствием вкуса, то ли нарочно эпатирует публику.
Выражение номер пять, издевательская насмешка, подойдет лучше всего, потому что ничего оскорбительнее для собеседника не придумаешь.
– Ввиду явной нехватки совести я совершил грех, большой грех. Но все же малая толика совести у меня имеется – ровно столько, чтобы попытаться свой большой грех отчасти загладить. Видите ли, я попытался соблазнить вашу племянницу. И притом, что мы не сделали ничего непоправимого, – он едва не подавился этим словом, – я думаю, ради сохранения ее репутации было бы лучше, если бы вы как можно скорее увезли ее из моего дома.
Граф ждал взрыва, и маска шута сидела на нем как приклеенная. Он надеялся, что взрыв негодования будет впечатляюще мощным. Он надеялся, что леди Ирвинг будет на него орать. Даже ударит его.
Именно этого заслуживал негодяй, который дурно обошелся с Луизой Оливер.
Но леди Ирвинг сидела на нормандском монстре с прямой спиной и озадаченно на него смотрела.
– Это шутка?
– Это не шутка.
Она кивнула и поднесла обремененные многочисленными кольцами пальцы к виску.
– Я бы не отказалась от бренди.
– Позвольте мне. – Хавьер пружинисто встал со своего низкого стульчика и, подойдя к буфету, наполнил бокал для графини.
Леди Ирвинг сделала маленький глоток, после чего кивнула вновь.
– Хороший сорт бренди. – Она поставила бокал на стол, а руки сложила на коленях. – Итак, вы домогались моей племянницы. И вы хотите, чтобы я ее увезла. Не можете держать себя в руках?
Маска шута дала трещину.
– Я… Нет, не могу.
– Не хотите на ней жениться?
Все, на что Хавьер оказался способен, это молча впериться в графиню стеклянным взглядом. Он помнил угрозу Локвуда.
Очевидно, графиня сочла молчание за отрицательный ответ.
– Ну, конечно, у вас нет таких намерений. Не следовало бы и ожидать от вас подобного.
Он улыбнулся, почувствовав, как маска потрескалась в уголках глаз и губ.
– От лорда Хавьера никто не может ждать пожизненных обязательств. Вы и ваша племянница должны принять за честь уже то, что у меня хватило сдержанности не погубить ее.
Графиня вновь прижала пальцы к виску, другой рукой схватив бокал. Забыв о том, что его следует держать за ножку, она царапнула кольцами по стеклу. Плечи у нее безвольно опустились. Она на глазах постарела лет на десять.
– Это моя вина, – пробормотала леди Ирвинг. – Ее родители мне доверяли. Она мне доверилась. Думала, я могу уберечь ее от беды, даже здесь…
Хавьер искоса смотрел на собеседницу. Не на такую реакцию он надеялся.
И тогда она ответила ему взглядом, неприязненно острым, как осколок стекла.
– В этом есть и ваша вина тоже.
Ну вот, как раз то, на что он рассчитывал. Хавьер подлил масло в огонь.
– Моя вина? Чепуха! Все знают, что собой представляют мои «домашние праздники». Если ваша племянница пожелала быть моей гостьей, она должна была знать, какова плата за вход, и быть готовой к тратам.
Графиня побледнела, лишь на скулах остались два красных пятна.
– Вы поступили против ее воли?
Хавьер широко улыбнулся.
– В конечном счете – она была не против.
Его живот свело спазмом, его тошнило, словно он разом выпил на спор всю бутылку своего любимого бренди. Неужели он когда-то был способен на такую беспримерную глупость?
Рвотный ком поднимался все выше, но Хавьер продолжал улыбаться. Эта улыбка была словно проклятие. Графиня начала медленно подниматься. Казалось, каждое движение причиняет ей боль. Так вставать могла только старуха. Леди Ирвинг уцепилась за край столешницы, подалась вперед, медленно распрямилась, опираясь на руки. И лишь после этого отвела плечи назад.
И резко ударила графа по щеке.
Хавьер испытал нечто сродни облегчению.
Графиня смотрела на него сверху вниз, с глубочайшим презрением.
– Я сожалею о том, что доверяла вам. Я сожалею о том, что дала вам шанс. Не каждый его заслуживает.
Медленно, выверяя каждое движение, она придвинула стул к столу, поставила бокал на буфет и вновь повернулась к Хавьеру. Он задержал дыхание в ожидании окончательного вердикта.
– Я думала, вы тот, кто нужен Луизе. Я думала, что вы сможете вытащить ее из скорлупы и будете любить такой, какая она есть.
Хавьер молчал, не зная, что ей ответить.
– Но теперь я вижу, что вы принадлежите к той категории мужчин, которые вообще никому не нужны. – Графиня повернулась к нему спиной и медленно пошла к двери. На пороге она обернулась. – К полудню мы уедем.
