– Ну. Помню. И что?
– А кто там жил раньше?
– Когда – «раньше»? Сама что ли не знаешь? Одно время Федька жил, Анькин муж. Потом они поругались, куда-то делся. Дед Савватий жил, так помер. А чего надо-то тебе от этого дома?
– Да ничего. Так. Интересно просто. А что за Анька-то? – мялась Ольга.
– Ну, дожили – что за Анька спрашивает! Нюрка наша! – всплеснула руками тётя Зоя.
– Нюрка?
– Ну, тебе баба Нюра она!
– Колдунья что ли?
– Ну!
Ольга примчалась ко мне в комнату, и, заглядывая в глаза, спросила: «Слышала?» «Слышала», – молча, кивнула я ей в ответ. Я думала: «Баба Нюра когда-то давно жила с неким Федькой, потом этот тип куда-то делся, а куда – никто не знает».
– Тёть Зой, а что за Федька-то? – крикнула я на кухню.
– Да Федька! Высокий такой, коренастый. Муж Нюркин! Жил с ней лет восемь, наверно.
– И что? Из-за чего они с колдуньей поссорились-то?
– Ой, да вся деревня гудела тогда.
Тётя Зоя села напротив меня и начала свой рассказ: «Анька в молодости горячая была. Сейчас-то близко не подойди, а тогда вообще жуть, что творила. На неё Федька-то и позарился. Но её диктаторский характер Фёдору начал надоедать. Туда не ходи, того не делай. В одно время стала вокруг него крутиться наша местная библиотекарша. Чистенькая такая, ростиком небольшая, на голове кучка из волос аккуратненькая, туфельки на каблучках. Вся такая ладненькая да складненькая. Характер мягкий, покладистая такая… Знали бы, что с ней станется, дак не поверили бы тогда. Ну и вот, значит. Понравилась ему эта девушка. Стал он за книжками похаживать. Литературой увлекся. Якобы. Анька смотрит – стал Фёдор принаряжаться, за собой следить. И решила – дело пахнет жареным. А Фёдор, как придёт в читальный зал, так и заметет хвостом перед библиотекаршей– то. А малышня сидит – книжки читает да картинки разглядывает, а между тем за парой-то наблюдает, да по домам всё рассказывает. Стали по деревне сплетни ходить, что Фёдор за Ийкой ухаживает…»
«За кем?» – удивились мы. «За Ийкой, за Ийкой, – повторила тётя Зоя. – Она в девках, знаете, какая была! Не чета нынешней-то! Стали люди над Нюркой посмеиваться. Не в глаза, конечно, а так. по за спиной. А она тоже ведь не дура – видит, что творится-то. Пошла на разборки. В библиотеке, помню, тогда санитарный день был. Ийка полки протирала. На стулике стояла. Маленькая – до верхних стеллажей не дотянуться. А Нюрка, значит, высокая. Зашла она в читальный зал – а Ийки нет, на абонементе – нет! Стала кричать ей: „Выходи, да выходи“! А та не слышит. Песни поёт, заливается. Ну, Нюрка её по голосу-то и нашла. В закрытом фонде. Подошла, да табуретку-то из-под ног выпнула! Ийка на пол и рухнула. Смотрит снизу вверх на Аньку и понимает, что та сейчас ей покажет, где раки зимуют. А Нюрка своими карими глазами на неё зыркнула, за кофточку подняла и говорит своим басистым голосом: „С Фёдором было что?“ Ата смотрит на неё и слово вымолвить боится. Нюрка не унимается: „Было? По глазам твоим поганым вижу, что было! Ну, попляшете же вы у меня!“ Развернулась тогда Нюрка и бежать уж оттуда хотела, как в дверях показался Фёдор. Лучше бы ему и не приходить было. Разошелся мужик: „Ты, Нюрка, Ийку-то не трожь! А то я тебе, знаешь, что могу! Я тебе так влеплю, мало не покажется!» «Я тебе влеплю! Я тебе так влеплю! Ты у меня из больниц выходить не будешь! А ты, Ийка, будь ты проклята! Чтоб тебе места на этой земле не было! Вот погоди: будешь ты свой век одна коротать, да так, что в землю сама запросишься», – сказала Нюрка эти слова и, как ошпаренная, выбежала оттуда».
– А ты-то это откуда знаешь? – спросила я у тёти Зои.
– Ха, дак вся деревня потом эту историю перемывала. И не захочешь, да запомнишь! – усмехнулась она. – А на следующий день Нюрка из дому и носа не показывала, а потом еще дня два дома сидела. Мимо люди проходили, сказывали, что в окнах свечи видели. А уж чего она там делала – колдовала ли, заговаривала ли, кто теперь скажет? Только с того времени Ийка стала попивать, а Федька и вовсе пропал. Сначала думали, что вправду в больнице где-нибудь валяется. Мужики даже искать ездили. Не нашли. Время шло. Стали про Федьку забывать. А вы-то чего сегодня вспомнили, а, девки?
– Да, знаешь, мама, тут такое дело, – начала Ольга. – Помнишь мы тебе про зверя-то рассказывали… Мол ходит кто-то по ночам у дома, да воет…
– И? Чего таить – я и сама видала, как не то человек, не то зверь через забор перемахивает, да в лес убегает. Но все это по вечерам происходило. Дак и разглядеть не могла. Многие его видали. Это «Этот» ходит. Ни имени у него нет, ни прозвища.
– Мы так тоже сначала думали, – вступила я в разговор. – Только тут дело теперь другой оборот принимает. Гляди-ка: у Ийки с Федькой была любовь, Нюрка всех прокляла. В итоге Ийка спилась, а Фёдор и вовсе сгинул.
– Ну.
– А вот и ну! Следы у Ийкиного дома есть, а у бабы Нюры нет.
– Ой, что про следы говорить! Её любой зверь боится. Вон, сама же слышала, как она воет.
– Слышала. Так мы-то к чему ведём. В доме щитовом разбросаны фотки Нюркины.
– Вы что думаете, в доме Федька что ли живет? – выпучила глаза тётя Зоя.
– А что? А кто больше?
– А как же он там живет? Сразу бы его узнали! В деревне слухи быстро разносятся. Да и не дурак ведь он, выть-то ходить. Чего народ-то смешить?
В дверь вошла Алевтина: «Зой, почту принимай! Вот журналы, как заказывала! Бери да расписывайся!» Тётя Зоя ушла, а мы с Ольгой остались сидеть на кровати.
Сидим, в окно глядим, а там – Бог ты мой! Свекровь приехала!
«Ой, ой, Зоя-а… Зо-о-я-а!» – звала она сестру, опираясь на калитку у забора их дома. Тётя Зоя мигом выбежала на улицу, взяла под руку Верку, привела в дом и посадила за стол. Та снимала с себя шапку, расстёгивала куртку и стаскивала с шеи шарфик: «Ну, и устала же я с этими переездами!» Мы по-прежнему с девчонками сидели у печки. Жар разморил Варюшку, и она уснула. Ничто нас не могло выдать. Мы притаились, а тётя Зоя, по-видимому, забыла про то, что мы здесь. У них завязался разговор.
– Ну, как ты, Вера?
– Ой, Зоя, тяжеленько. Там на нервах вся была.
– А чего?
– Дак Машке сюда позвонила, она мне всего наговорила – ни ноченьки не спала. Вот стерва, все нервы мне испортила.
– Машка? – повысив голос, переспросила тётя Зоя.
– Она-она! Я позвонила ей, а она мне тут и про Вадю напела, и про Веню моего.
– А чего девке петь-то? Сама твоего Веню от Ийки выгоняла.
– От Ийки? – удивилась свекровь. – Опять туда ходил?
– Ходил-ходил. Так ходил, что пинками пришлось выставлять.
– Ой, Зоюшка… Нет, всё равно Машка преувеличивает. До чего характер у нее несносный. Скажет чего-нибудь да добавит: «Правда, мама? Правда?» А я ей ещё и поддакивать должна. Нет уж!
