Нащупав стрелкой на нижней панели своего ноута тот самый синий значок, я кликнула по нему разочек, и моему взору предстал кудрявый Азим. Его волосы были настолько блестящи, что это даже завораживало меня. Хотя длинную шевелюру у русских парней я не приняла бы никогда. Как-то по-девичьи что ли.
А тут… мне даже нравилось! Он раскрывал широко свои карие глаза и пристально-пристально на меня смотрел. «Машка! – вдруг крикнула меня мать снова. – Что ты там делаешь?! Ну-ка в кровать! Варька проснулась!» Я нажала на кнопку, которая подавала команду свернуть окно и ринулась снова к ней в комнату. Варя лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Я погладила её по голове и пыталась сделать, чтоб она уснула. Но мама продолжала что-то гневно говорить и я не выдержала: «Да, мама! Она же спала! Не твой бы ор, дак всё бы хорошо было!» Она же, услышав, что я даю ей ответы, привстала с кровати и села на край: «Вот как с маткой-то! Да? Ну хорошо же!» Она спрыгнула с постели и быстрыми шагами пошла на кухню. Я лежала, затаив дыхание. С одной стороны успокаивала себя, что в компьютерах она ничего не смыслит и наверняка не поймёт, чем это я себя там развлекаю, а с другой – понимала, что закон подлости – это единственный закон в мире, который действует всегда. Какие-то секунды заставили моё сердце биться с усиленной скоростью, и только мамин крик смог меня остудить: «Эй! Эй! Турок! Я тебе покажу сейчас турка! Ты чего там – с дубу рухнула что ли?!» Я прибежала на кухню и увидела картину маслом: над ноутбуком стояла моя мама. Злая. Взлохмаченная. В ситцевой сорочке, лямка от которой съехала с её пышного плеча. Не понимая, что этот самый турок её видит, она брызгала слюной и кричала на меня. Я представляю, что пережил он: сидит такой, ждёт меня, а тут – на тебе, пожалуйста! В ноутбуке появляется злая-презлая тётка, которая начинает орать на тебя на непонятном тебе языке. Как только я представила всю эту картину, сразу же захлопнула крышку ноутбука и зло произнесла маме: «Не лезь!»
«Ах, не лезь, значит! Нахалка! Ну всё! Сломаю я твой ноутбук, и не увидишь его больше!» – горячилась мать. Но я её уже не слушала. Обняв Варю, я делала вид, будто очень крепко сплю, и никто не может помешать моему сну. Даже она. На самом же деле я сгорала от стыда: перед мамой – за то, что обманывала её, а перед Азимом – за поведение моей родительницы.
Засыпала я в расплывшейся улыбке: всё-таки смешно всё вышло. Даже очень. Правда, в тот момент даже и не думала о том, что этот звонок от иностранца будет… последним.
Рано утром мы проснулись от громкого стука в дверь.
«Иди! Твой, поди, пришёл!» – проговорила мне мать. Еле раскрыв глаза, я поплелась к двери: «Кто?» Неуверенное Вадьки – но «я» послышалось с другой стороны двери.
– Зачем пришёл? У нас все дома! – переминаясь с ноги на ногу на холодном линолеуме, говорила я.
– К Варе я. Открой! – просился он.
– Так спит она, – сказала я и увидела, как голенькое чудо прискакало к дверям и стояло в ожидании.
Дверь пришлось открыть. «Па!» – вскрикнула малютка и вцепилась в своего отца.
– Только тебя здесь и не хватало! – сквозь зубы процедила я. – Только Варька тебя и спасает.
– А ты чего ж так похорошела? – интересовался он у меня.
– А жизнь стала замечательной. Не нервничаю теперь вот… – крутилась перед зеркалом в прихожей я – Да ты проходи– проходи. Можешь недолочко-то и посидеть.
Я свела их в комнату, где уже все встали, и оставила наедине. Сама же перешла в спальню и стала ждать, что будет дальше. До ужаса хотелось прийти к ним и сидеть вместе со всеми. Но нужно было выдержать паузу и показать, мол, всё – баста! Больше вместе нам не бывать никогда. На этот раз у меня такое выходило легче – ведь в моей голове теперь жили мысли о Турции, а точнее о турке. Что скажешь – сказка! Конечно, сказка, но, когда в твоей жизни происходит всё по законам мелодрамы, так хочется чего-то необычного. А говорят, что ежели чего-то очень сильно хочется, то это что-то обязательно произойдёт. «Куда-то собираешься?» – спрашивал у меня бывший муж, заглядывая ко мне и видя, что я крашу глаза. «Тебе-то что? А Вы, простите, кто?» – ёрничала я. «Хватит, Маша! Я волнуюсь!» – напрягая лоб, говорил Вадим. «А волноваться раньше надо было. Не теперь», – отодвинув маленькое зеркальце в сторону от своего лица, посмотрела на него и я.
– А чего Варя носки не даёт одевать? Кричит сразу? – спросил он вдруг меня.
– Как это не даёт? Мне так всё даёт! – торжествовала я.
В комнату вошла мама: «Машка, ты видела, что у девки на ноге?»
– А что там? – отбросив всё в сторону, метнулась я к своей малышке.
Варя показывала пальчиком на ножку и говорила «Бо-бо». Ярко-красный уголок большого пальчика багровел и горел. Я попробовала дотронуться до него, как малышка сразу отвела от меня ногу и заплакала. Я стала её уговаривать, мол, только посмотрю и всё. Но уговоры мои на ребёнка совсем не действовали. Она только стонала и прятала ножку. Я присела на корточки и стала рассматривать нарыв издали. «Надо к врачу!» – сказала мама. «Надо! Но ведь суббота же сегодня!» – смотрела я на неё. «И что? Идите на Скорую! Вон, Вадика бери, и идите!» – как обычно командовала мать. Я посмотрела на мужа и уловила лёгкую ухмылку. «Ну, ладно! – подумала я. – Сходить-то с тобой, я схожу! Но дальше ничего не обещаю. Ребёнок всё-таки общий». Муж вызвал такси, на котором мы добрались до Скорой.
Медсестра оглядела пальчик и сказала: «Подстригать надо было аккуратнее!» «Так не даёт! Вообще ногти не даёт подстригать! С такой нервотрёпкой каждый раз эту процедуру выполнять приходится…» – оправдывалась я. «Во сне надо!» – резко ответила мне женщина зрелого возраста.
Она посмотрела на ноготь и сказала: «Ну, ничего-ничего. Ерунда какая! Сейчас мазью намажем, и всё пройдёт!» Достав из белого шкафчика упаковку с каким-то лекарством, она попросила подержать Варьке ножку. Но это было нелегко. Ребёнок всё время убирал её и пытался спрятать под попой. Тогда медсестра посмотрела на Вадика и взглядом показала, чтобы малышку взял он. Муж сел на табуретку и посадил Варюшку к себе на колени. Та не сопротивлялась. Ей спокойно намазали пальчик и забинтовали ногу. «Завтра снова придёте! – скомандовали нам на Скорой. – Ещё перевязку сделаем».
Варюшка, красная от неумолимого плача, сидела на руках у мужа. «Вот ведь! – думала я. – Любит же она его. Сразу успокоилась. Свой отец, он и есть свой. Какой бы ни был. Для неё– то он хороший!» Я шла позади них и смотрела, как он гладил её по головушке и говорил малышке ласковые слова. И так тяжело мне было: вроде, так подумаешь, ведь всё может быть хорошо, что мешает-то? Дочь он любит, она его – тоже. А на деле что?
Два выходных дня прошли в заботе о Варином пальчике. Она не вступала на него и всё время хныкала. Моему терпению приходил конец. Вадя приходил часто, но мне его было не надо. Он мне мешал. Помощи от него – с гулькин нос… Мы прошли две перевязки, но нарыв становился только больше. На Скорой ничего сказать не могли, а только продолжали мазать и перебинтовывать.
Как только наступил понедельник, я взяла в охапку обоих: Варьку и Вадьку, и отправилась на приём к хирургу. Молодой доктор оглядел маленькую, пухленькую ножку и вынес страшный для меня вердикт: «Резать надо. Тут закрывать вообще было нельзя. Под ногтем уже загнило всё. Нужно срезать уголок ногтевой пластины. Прочистить и забинтовать.» Он встал со стула и подошёл к раковине, чтобы помыть руки. Мы с мужем испуганно посмотрели друг на друга, и Вадик изрёк: «Что? Сейчас что ли?» «А когда же ещё? – развёл руками врач. – Тут надо ножку спасать. Да побыстрее».
