– В таком случае, Гордон, окажите мне еще одну любезность. Осмотрите дверь с внутренней стороны – на всякий случай. Проверите, соответствует ли врезной замок требованиям техники безопасности…
Хлоя опускает на кухонный стол противень с запеченной грудинкой. Я вдыхаю густой солоноватый аромат говядины. Стол огромный, солидный, как все в кухне. Джули обожала разглядывать фотографии таких кухонь в своем любимом журнале «Кантри ливинг»
{18}. Дубовые балки на потолке, терракотовая плитка на полу, точечное освещение, из окон с изящными шторками открывается вид на сад, на буфетных полках – коллекция чайников, в громадной духовке можно ребенка зажарить, шведский холодильник, массивный, как в американском кино; встроенный посудомоечный комбайн. А еще – камин с медным колпаком вытяжки.
– Нарезайте мясо, – говорит Хлоя. – Это мужское дело.
Я берусь за нож:
– Пахнет изумительно.
Она приносит глубокое блюдо с запеченными овощами:
– По маминому рецепту: красное вино, розмарин, мята, мускатный орех, корица, соевый соус и еще кое-какие ингредиенты. Нет, секрета я вам не выдам, и не просите – иначе мне придется вас убить.
Хлоя снимает крышку с блюда: репа, картофель, морковь, тыква кубиками.
– К мясу со специями нужно особенное вино, с характером. Напористое. Как по-вашему, риоха подойдет?
Со знанием дела киваю, мол, если вас устраивает, то и меня вполне.
– Значит, риоха. Была у меня припрятана бутылочка темпранильи восемьдесят первого года.
Джули, подражая знатокам-дегустаторам, вещала о винах восторженным тоном малограмотной маникюрши. Хлоя говорит прозаично, без малейшего притворства. Возвращается, вручает мне бутылку и штопор. А глаза-то поблескивают. Я вкручиваю штопор в пробку, думаю понятно о чем, мысленно ухмыляюсь. Чпок! – пробка выскакивает из бутылки.
– Восхитительный звук, – говорит Хлоя. – Истинные ценители утверждают, что красному вину надо четверть часа подышать, но, по-моему, жизнь и так коротка. Вот вам бокалы…
Хрустальные донышки скользят по деревянной столешнице.
– Наливайте, Дживс.
{19}
Я повинуюсь. Вино льется буль-буль-бульбульбульбульбуль.
Тирамису – зашибись, о чем я и говорю. Хлоя аккуратно вытирает салфеткой капельку сливок в уголке рта.
– Не приторно? Не слишком сладко?
– Само совершенство, как и весь остальной ужин. Вы еще и кулинарную академию окончили?
Хлоя с довольным видом подносит бокал к губам, делает глоток, промокает салфеткой багровое пятнышко.
– Вы мне льстите.
– Я? А зачем мне вам льстить? Незачем. Так что ваше обвинение безосновательно.
Хлоя наливает кофе из кофейника в форме дракона.
– В следующий раз – ну, если вы, конечно, захотите ко мне заглянуть – угощу вас водочным сорбе. Сегодня мне было не…
Рядом со мной раздается девичий голос:
– Иона!
Звонко-звонко. Вот только, кроме нас, здесь никого нет. И все же…
…я ее слышал. Девчонка явственно окликнула кого-то: «Иона!»
У входной двери что-то дребезжит, хлопает.
Я вскакиваю, ножки стула скрежещут по терракотовым плиткам, стул наклоняется, с грохотом падает.
Кошачья дверца, чуть поскрипывая, качается раз-другой, замирает. Все тихо.
А потом снова девичий голос:
– Иона?!
Нет, мне не послышалось.
И опять, громче, протяжнее:
– И-о-на-а-а!
Я весь напрягся, а Хлоя нисколечко не встревожена. И на меня смотрит невозмутимо, не как на психа. Спокойно. А меня дрожь пробирает.
– Вы слышали? – спрашиваю, не то чтобы с испугом, но все-таки.
– Да, – отвечает она, вроде как с облегчением. – Конечно слышала.
– Девичий голос, да? – уточняю я. – Здесь, в кухне.
Хлоя закрывает глаза, медленно кивает.
– Но… вы же сами говорили, у вас детей нет.
Она вздыхает, глубоко-глубоко:
– Это не мои дети.
Не ее дети. Тоже мне, объяснение! А чьи? Приемные, что ли? Невидимки?
– И кто они такие?
– Девочку зовут Нора. А ее брата – Иона. Они здесь живут.
У меня мороз по коже.
– Я… вы… как это?
Хлоя берет сигарету из моей пачки:
– Голос слышен, а никого нет. Дом очень старый. У вас есть версии, детектив?
Слово «привидение» я произнести не могу, хотя сам только что слышал, как девчонка зовет Иону. Вот только никакой девчонки нет.
– Помните, в прошлую субботу вы слышали топот – дети вокруг дома носились? Вы еще решили, что это у соседей.
Я холодею. Киваю.
– В соседнем доме детей нет, Гордон. Это Нора с Ионой. По-моему, они близнецы. Вот, закуривайте. Присаживайтесь.
Я опускаюсь на стул. Мысли разбегаются. Непослушными пальцами беру сигарету, прикуриваю.
– Я их в январе первый раз услыхала. В саду, вот как вы. И тоже решила, что это соседские дети. А потом, как раз в День святого Валентина, я Стюарта после химиотерапии спать уложила, выхожу из спальни, а на лестничной площадке, у напольных часов, слышу – девочка что-то напевает тихонечко, а потом мальчик ее из кухни окликает: «Нора, яйцо сварилось!» А она ему отвечает: «Вот часы заведу и спущусь». Я сначала подумала, что, может, и правда ребятишки какие-то в дом пробрались, шутки ради, но… Я же сама на лестничной площадке у часов стояла…
Девчонку-невидимку и леди Грэйер зовут одинаково: Нора. Любопытное совпадение, конечно, да только что с того?
– А ваш муж их слышал?
– Нет, ни разу. На Пасху Нора с Ионой бегали по кухне, болтали что-то про своего пони по кличке Блэкджек. Стюарт как раз за столом сидел, кроссворд решал. Я ему говорю: «Слышишь?» – а он газету отложил и спрашивает: «Что?» – «Да голоса же», – отвечаю. Он на меня странно посмотрел, встревоженно так, пришлось приврать, что, мол, я радио в спальне выключить забыла.
Хлоя закуривает сигарету, глядит на тлеющий кончик.
– Стюарт был биохимиком, атеистом. В сверхъестественное не верил. А потом, через пару недель, мы гостей на ужин пригласили, я закуски подаю и слышу, как Нора с Ионой вприпрыжку бегут по столовой и распевают во все горло: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» За столом восемь человек сидели, вот только никто из них ничего не слыхал.
