Руслан всем своим видом показывал, что рассказ окончен и теперь он готов попытаться ответить на любой из миллиона вопросов, которые (по мнению Шайморданова) крутились на языке Пузднецова. Когда продолжительность паузы стала подбираться к границам приличия а тишина, повисшая на кухне из звенящей превратилась сперва с свистящую, а потом и в ревущую (как показалось Илье), Пузднецов наконец набрался сил и смелости, облизнул пересохшие губы пересохшим же языком, и просипел: – Да, надо же так… Действительно… Это да…
– Что? – Руслан побагровел, скрипнул зубами и хрустко сжал кулаки. – Ты, что, сука, не слышал, что я сказа?
– Я слышал, слышал! – испуганно пискнул Илья и инстинктивно сжался на стуле, пряча лицо за руками. – У меня сейчас правда нет, честное слово. Вот мать зарплату получит, я тогда сразу…
– Заткнись, – скомандовал Шайморданов. Секунду назад он был готов размозжить Пузднецову голову, но сейчас выглядел настолько спокойным, хладнокровным и сосредоточенным, что мог бы легко соперничать со статуей сфинкса. – Мне, в принципе, похуй, понял ты или нет, что я тебе рассказал. Главное, чтобы ты понял то, что я скажу сейчас. У меня есть нечто, принадлежащее тебе. Я очень хочу это нечто тебе вернуть. Ты окажешь мне в данном деле активнейшее содействие. За причиненное беспокойство можешь просить все, что пожелаешь.
– Все, что пожелаю, – кивая и по-рыбьи тараща глаза, повторил Пузднецов, искренне и абсолютно беспочвенно надеясь, что выглядит внимательным и понимающим.
– И чего же ты желаешь? – Шайморданов потянулся за очередной безвредной сигареткой, но нащупал лишь пустую пачку.
– Кто? Я? – Илья перестал кивать и немигающим взглядом уставился в невидимую Руслану точку, зависшую чуть выше его плеча.
– Да, братишка, видать хуево тебе без души приходится, – вздохнул Шайморданов, смял пустую пачку и выбросил ее в распахнутую форточку.
11. Танцующий в темноте
…самое страшное в темноте – возможность наткнуться на мебель.
http://laobc.narod.ru
Написанной главой Геша, по большому счету, остался доволен. Стилистика соблюдалась, саспенс вроде как нагнетался. Персонажи вели себя хорошо, то есть жизненно. Ну, почти жизненно. Логика присутствовала, пусть и мистифицированная. Чем все это может закончится, предугадать не смог бы никто. Включая меня, с горечью подумал Друзилкин, исчиркав с полсотни листов в безуспешной попытке написать достойное продолжение. Вдохновение и запал, с которым Геша на бумаге радостно матерился за Шайморданова и бездушно тупил за Пузднецова, неожиданно иссякли. Чувствуя себя творческим импотентом, раздраженно меряя шагами комнатенку, Геша чуть ли не рвал на себе волосы, ища хоть какую-нибудь сюжетную зацепку, потянув за которую можно дальше распутывать клубок повествования. Друзилкин даже схватился за ножницы, думая отхватить себе ухо на манер Ван Гога, и, таким образом, пробудить задремавшие творческие порывы, но передумал. Ограничился тем, что проткнул подушечку указательного пальца левой руки иголкой, выдавил искрящуюся брусничным светом капельку крови, размазал ее по чистому листу. Кровь высохла, сменив свой цвет с алого на буро-коричневый, и теперь напоминала скорее следы поноса на туалетной бумаге. Дерьмо, сокрушенно подумал Геша, вот тебе и «кровь – чернила писателя». Можно писать жидким говном, а всем говорить, что это кровь – фиг отличишь.
Как же вся эта кухня варится? Из чего же вырастает чудный цветок шедевра, когда вот так, на самом интересном месте случается прискорбный затык? – пытаясь не позволить себе зациклиться, рассуждал Геша. – Не из личного опыта уж точно. На своих воспоминаниях я бы анекдота про армянское радио не придумал. А бывает, как напишешь строчку, перечитаешь – и сам удивляешься: ай да Геша, ай да сукин сын. Может быть, все мысли и идеи конденсируются где-то под куполом вселенной и периодически, то снегом, то дождем выпадают на головы людей? Росой серебрятся под ногами – нужно лишь знать или чувствовать срок, когда следует выйти с губкой и ведром? Печально, конечно, что настоящий творец всегда мельче своего произведения, ибо им движет снизошедшее откровение, а не стремление изложить себя. Но я и на это согласен, лишь бы продолжать писать. Лишь бы не задохнуться в душном закутке действительности…
Текущее отсутствие опыта и временный (в том, что на свете все временно, Геша не сомневался) дефицит вдохновения Друзилкин решил компенсировать, открыв себе окно в мир. Где можно увидеть такие места, о существовании которых раньше и не догадывался? – спрашивал себя Геша. – Где можно услышать слова интереснейших из современников, людей всевозможных профессий, рас и возрастов? Где почерпнуть завязки для самых невообразимых сюжетов? Как прикоснуться к мудрости веков или узнать, что твориться в мире прямо сейчас? Как опуститься в те подводные глубины, куда не доходит ни одного лучика солнца, или вознестись в такие выси, о которых не может мечтать ни одна птица? Очень просто! Включи телевизор. По крайней мере, большинство Гешиных знакомых проводили время, пялясь в цветущие кинескопы. Придя к такому выводу, Друзилкин разбил свинью-копилку, которую от зарплаты до зарплаты прятал в сливном бачке унитаза, обернув в три полиэтиленовых пакета и туго перемотав изолентой. Взяв достаточную по его разумению сумму, Геша направился в ближайший магазин бытовой техники и электроники. Цены на телевизоры Друзилкина повергли в легкое оцепенение, стряхнув которое он поинтересовался у продавца о возможности приобретения необходимого чуда техники в рассрочку. Лучезарно улыбаясь, продавец направил Гешу к представителю банка, который сидел за аккуратной партой тут же в торговом зале. Узнав размер Гешиной зарплаты и срок, в который он планирует погасить вожделенный кредит, банковский клерк с улыбкой, точь-в-точь повторяющей оскал продавца, посоветовал Друзилкину убираться подобру-поздорову, пока он не вызвал охрану или неотложку – по желанию несостоявшегося клиента. Вняв совету, Геша, угрюмо отметив про себя необходимость как-нибудь ночью разбить пару-другую витрин магазина, покинул электо-бытовой рай. Отчаявшись открыть окно в мир, Геша внезапно вспомнил, что сегодня воскресенье. В этот день возле старого сгоревшего кинотеатра «Зурбаган» полубомжеватые личности традиционно организовывают толкучку, на которой он не раз по сходной цене (как правило, кратной стоимости одной бутылки водки «РУССКАR» в подвале неподалеку) приобретал самые фантастические вещи, типа американского граммофона конца 19-го века с коллекцией пластинок Вертинского, лошадиного противогаза времен первой мировой войны, никогда не издававшегося диска «Zoo Loop? А!» группы «The KroT», медной каски пожарного с выгравированной летящей надписью «на работе не горим – сутки жарим, трое спим» или первого издания «Доктора Живаго» в приклеенной к корешку мягкой обложке от Набоковской «Лолиты». К развалу Друзилкин пришел (если быть до конца честным, то прибежал) окрыленным предчувствием близкой удачи. Странно это или нет, но радостное предчувствие Гешу не обмануло. Практически сразу его жадно блуждающий взгляд выхватил из груд барахла, разложенного на складных столиках, газетках или на голой земле, знакомые очертания вожделенного ящика с выступающим округлым брюшком кинескопа. Геша представил себе, как подключает телевизор к сети электропитания, бережно вводит штекер антенны в разъем, стыдливо притаившийся на задней панели, нежно нажимает на заветную истертую кнопку, и – о чудо! – мутно-серый, мертвенно-слепой глаз оживает, обретает осмысленность и уносит его в волшебную страну, где обрести вдохновение сможет не тупой зажравшийся обыватель, но он – великолепный мастер слова Геша, чьему таланту и требуется-то сущая малость, чтобы расцвести буйным цветом – несколько капелек свежей информационно-визуальной крови. Увидев эту картину, Друзилкин поклялся, что без телевизора толкучку не покинет. Пяти минут переговоров с морщинистой бородатой старухой в платке, расшитом алыми маками, и с такими же глазами, хватило, чтобы Геша, лишившись большей части сбережений, но счастливо утяжеленный телевизором, чуть не прыгая от радости, мелкими перебежками отправился восвояси.
