– Мда… не густо, – Геша причмокнул, слизывая с губ растаявший конфетный шоколад. Алексей только развел руками.
– А если его кроме клюшек, лодок и девок ничего не интересует, с чего твой Карлыч взял, что он тебе раскрутиться по полной программе поможет? – резонно удивился Геша.
– Ну дык, он же клюшками и прочим барахлом в свободное от бизнеса время занимается. А так он что-то типа генерального продюсера, а может и нет – я точно не знаю. Кажется, он не меценатствует, просто чутье у старика хорошее и слово его тяжелого весит – все, кого он пригревает, в миг если не Кобзонами с Пугачевыми, так Киркоровыми с Орбакайтами становятся.
– И откуда же такой волшебный старик Хоттабыч взялся?
– Со слов шницеля, до того, как стать всеобщим папиком, Коба индийскими джинсами на толкучках промышлял. Но что-то у него там не срослось – то ли пожадничал и не поделился с кем надо, то ли мусора тогда план недовыполнили и статистику подбивали – короче, замели Кобу по статье «валютные махинации». Посадили – знать, не хватило джинсовых денег. Отсидел от звонка до звонка. В каких позах проводил время в период заключения – не известно. Но сразу после выхода переменился до неузнаваемости. Мелочевкой больше не промышлял. Первым делом организованно стравил между собой самых крупных столичных бандюганов. Воротилы собственные ряды на три четверти проредили в ходе разборок. Оставшиеся без руководства синдикаты плакали как малые дети – очень боялись отправиться следом за своими топ менеджерами. С оставшейся четвертью Коба, предварительно прибрав осиротевших дойных коровок, договорился по-хорошему, войдя в долю. «Вот оно – будущее Шайморданова» – подумал Геша.
– Так этот папик, попросту говоря, мафиози?
– Сейчас, кажется, нет – сколотил капиталец и из упряжки свинтил, особенно не испачкавшись. Кроме продюсеров и артистов больше никого не доит. А тех удоев, что имеет, хватает и на гольф, и на лодки, и на шалав. Глаз наметан, раз в плюсе всегда ходит.
– Насколько я понял, переломной точкой в жизни Кобы стало тюремное заключение, – резюмировал Геша. – Значит, и эксклюзив нужно от этой печки строить.
– Думаешь, ему приятно будет вспоминать, как он на нарах тух?
– Думаю, что как любой мафиози, путь даже бывший, папик – романтик до костного мозга. Что не убило – то сделало сильней. А о том, что сделало сильней и вспомнить приятно. Тем более, что жизнь Кобы после тюрьмы стала по истине райской. То есть прямое следствие: испытание и вознаграждение за успешное его преодоление. Будем давить на тюремную романтику.
– Решено, – отбросив сомнения, Алексей согласился. А что ему еще оставалось делать после убедительных доводов культового писателя?
– Теперь дай мне час времени, карандаш или ручку и какую-нибудь бумагу – блокнот, тетрадь, альбом для рисования – что угодно, – Геша безошибочно почувствовал нахлынувшую волну вдохновения и потер руки в предвкушении плодотворного творческого процесса. Алексей без разговоров исполнил все требования Геши и исчез из его поля зрения, дабы не отвлекать.
«Так! Если уж Лёха-Дима из мурки крутой рэпак замутил, то любой мой стих он просто обязан мегахитово прочитать. Главное стилистику выдержать» – думал Геша, а рука уже сама собой выводила на чистом листе первые строчки. Ни в тюрьме, ни даже в предварительном заключении Геша никогда не находился, поэтому фантазировал вдохновенно.
Через час на коленях Друзилкина лежали три готовых варианта текста – на выбор заказчика.
Вариант номер один брал злобным напором сменяющих друг-друга картинок ассоциативного ряда, близких по тематике к тюремному романтическому фольклору. По сути же сам текст был длинным обращением каторжника к соглядатаю. Рабочее название для данного шедевра Геша придумал не слишком романтическое – «Вертухай», чтобы сыграть на контрасте, которого тут было до незаметного мало.
За одиночество мое лютое,
За перо в моем голенище,
За рожу твою сальную,
За смех, как у пьяной бабищи,
За зубы, раскрошенные в скрежете,
За вкус крови на разбитых губах,
За шрам на бледной щеке,
За то, что я превращаюсь в прах,
За злость, за клыки волчьи,
За проволоку в небе колючую,
За голубей на воле, за воронов,
За жизнь сучью,
За сырость карцера,
За хлеб и воду,
За ватник с номером,
За то, что ты, сука, топчешь свободу,
За вонь параши,
За наколку матери,
За решетку крепкую,
За братишку в соседней камере,
Я откинусь в срок –
Мне не надо лишнего –
А ты, гнида мелкая,
Будешь здесь пожизненно.
Второй вариант Геша честно сочинил по мотивам слышанной давным-давно песенки «Я буду жить» единственного всплывшего в памяти российского хип-хопера по прозвищу Дельфин. Фразу «я буду жить» Друзилкин переделал в «живи» – этакое стилизованное пожелание папику в день рождения. Текст «Живи» получился немного пасмурным, но в целом оптимистичным, более лиричным и метафоричным по сравнению с «Вертухаем».
Многие из жизни уходят, я им в след не плюю
Кто-то считает, что лучше быть гнидой, чем походить на тлю
Из двух зол я выбираю добро, я остаюсь собой
Люди вокруг пухнут, сохнут и только я горю
Воля – внутри меня, свобода – внутри меня,
Внутри меня решеток нет, пусть солнце рвет свои
Огненные бока о колючую проволоку на исходе дня
И если нет пустоты внутри
Живи
Живи
Живи
Пока челюсть квадратна, пока мускул тверд,
Пока на шее бьется жилка веры, я не буду мертв.
Это не сложно – быть мертвым, это легко успеть.
Сложнее, гремя кандалами, верить в судьбу и петь
Смотреть всегда вперед, не отводить взгляд,
Взять на себя вину и не идти назад,
Не думать, что впереди – рай, ад,
Жить, но никогда – во лжи,
И говорить другим
Живи
Живи
Живи
Мерить жизнь этапами пересыльными, метрами, десятками лет
Загляни в себя – понравится ли портрет
