— Нормально Стёпка, они с Викой в Ницце. Я скажу, но ты сам знаешь ответ.
— Знаю. И всё-таки, передай Виктории, что я хочу видеть сына. У меня есть на это право, и я настроен серьёзно. Пока.
Он прервал разговор, не дожидаясь, что ответит Петрысик. Вся правда, открывшись сразу и так внезапно, вдруг перестала давить на сердце. Разговором с Иудой-Петрысиком он как будто открыл некий клапан, будто нарыв вскрыл, из которого брызнула вонючая жижа. И хотя ощущение мерзости всё ещё сохранялось, жижей всё ещё пованивало, он вдруг понял, что очистился от скверны, которую носил в себе весь этот год. От чувства вины очистился, что это он сделал роковую ошибку, согласившись на сомнительную сделку и — проиграв. Что это он виноват в том, что потерял Вику и сломал себе жизнь. Оказалось, что всё не так. Он не виноват, жизнь сломали ему, а ошибку, если и сделал, то очень давно, женившись на Вике.
Он посидел, ощущая как место, где ещё с утра саднила заноза, заполняется покоем и лёгкостью. Минут через десять пальцы перестали дрожать, и он смог спокойно выехать из микрорайона. На обочине заметил тётку с ведром лилий. Цветы выглядели роскошно: кремовые чаши с розовыми мазками на лепестках. Он вышел, купил три штуки и положил хрустящий букет — тётка упаковала цветы в кулёк из целлофана — на соседнее сиденье. Лилии немедленно запахли, и вскоре приятный, сладковатый аромат смешался с остатками табачного духа и так и держался в салоне, пока Игорь ехал на Луговую.
— Ну, как продвигается твой сценарий? — спросил он, заходя на веранду, где Людмила сосредоточенно тюкала по клавишам ноутбука.
— Привет! — подняла она голову, убирая чёлку с глаз. — Нормально продвигается, только сценарий не мой, а Льва Романыча. Всё-таки на нормальном компьютере удобнее работать, здесь я никак не привыкну вместо мышки пальцем по этой штуке ёрзать — она показала на серый квадрат внизу клавиатуры.
— Так давай мышку приспособим, под неё разъём есть, — Игорь положил букет на стол рядом с ноутбуком и сел на стул у окна.
— Это что, мне? — просияла Людмила. Взяла цветы, поднесла к лицу. — Хорошо пахнут, очень нежно. А по какому случаю?
— Просто так, — пожал он плечами. — Или, если тебе повод нужен, потому что ты у нас болящая, а болящим полагается приносить цветы.
— Правда? А я думала — умершим полагается, — улыбнулась Людмила. — Кстати о болящих. Слушай, раз ты уже вернулся, давай ко Льву Романычу в больницу съездим? Время есть, в больницах посетителей обычно до семи пускают. И ноутбук заодно подзарядится пока, а то он уже намекает, что заряд на исходе.
— А нога?
— А что нога? Я осторожненько, да и болит уже не так сильно.
Лев Романыч отыскался в отделении хирургии, в палате на пятерых. Сценарист полулежал на высоких подушках, аккуратно пристроив перевязанную голову, и сквозь очки с толстыми стёклами смотрел по телевизору что-то про дельфинов. Остальных постояльцев не было, видно, сидели в холле.
— Лев Романыч, здравствуйте! Как вы себя чувствуете?
Людмила подошла, хромая, к кровати сценариста и положила цветы на тумбочку.
— Вот, это вам. Надо у медсестёр попросить, чтобы в воду поставили.
— Это вы из тех запасов принесли, что на могилу мне готовили? — сварливо спросил сценарист и отодвинулся поближе к стене.
— Лев Романыч, ну что вы такое говорите? Какая могила? — Людмила выкладывала на тумбочку яблоки, апельсины и пакет несладкого печенья — диабетик всё-таки.
— Такая. И не надо меня задабривать, я всё равно вас не прощу и заявление из милиции забирать не стану.
— Заявление? — ахнула Людмила и опустилась на стоявший возле кровати стул.
— А вы как думали? Вы меня ни за что ни про что по затылку огрели, до сотрясения мозга, между прочим, а я — прощай. Ко мне следователь приходил, и я ему всё рассказал. И протокол подписал, официальный.
— Я вас не грела… не огревала… Лев Романыч, это была не я, — тихо сказала Людмила. Надежда, что вчера сценарист бредил, улетучилась окончательно.
— Лев Романыч, скажите, а по каким признакам вы решили, что вчера с вами в квартире была Людмила? — вмешался Игорь.
— А вы кто? — сценарист глянул на него с подозрением.
— Я помогаю разобраться в этой ситуации.
— Частный детектив, что ли?
— Вроде того. Так почему вы решили, что это была Людмила? Всё-таки вы не очень хорошо видите.
— Что надо, то увидел. Во-первых, она по домофону представилась, во-вторых кофта на ней вчера была жёлто-зелёная, я запомнил. И причёска её, и привет от Ольги Николаевны. Нет, мне голову не заморочить — это были вы.
— Не я, Лев Романыч, ну честное слово, не я! — Людмила чуть не плакала. Как он может так про неё говорить? Они ведь не первый день знакомы, четыре сценария вместе сваяли, сколько часов просидели пред монитором, пока видик не сломался. И вот теперь он лежит в полной уверенности, что она могла стукнуть его по голове. Видно, и вправду крепко его вчера приложили, если так про неё думает!
— А кто тогда? — сценарист явно заколебался.
— Вот это мы и пытаемся выяснить, — сказал Игорь. — Лев Романович, а не заметили ли вы у вчерашней женщины каких-нибудь особых примет? Во что она одета была?
— Я же говорю, в кофту эту. Джинсы ещё, пакет в руках, которые у вас в Фонде выдают… Я и разглядеть не успел толком. Повернулся, чтобы в комнату проводить, а меня и жахнуло.
— Джинсы! Лев Романыч, я вчера в коричневых брюках была! — Людмила обрадовалась, словно ей объявили амнистию. — И без пакета ходила. И ногу подвернула.
— Ну, не знаю, — задумался сценарист. — А зачем тогда ей это надо было?
— Что? — спросила Людмила.
— Наряжаться так, как вы, говорить, как вы. И бить меня по башке какой-то битой.
— Вот это мы и пытаемся понять, — сказал Игорь.
— Кто здесь Розенберг? — в палату вошла толстая медсестра с кюветой в руках. В кювете, как на подносике, лежал маленький шприц.
— Да, это я! — откликнулся сценарист.
— Инъекция инсулина. Посетители, подождите пока в холле.
— Да мы пойдём уже, — поднялась со стула Людмила. — Лев Романыч, выздоравливайте и не беспокойтесь, скоро ваша сестра приедет.
Пока Людмила ковыляла до лифта по длинному больничному коридору, уцепив Игоря под руку, и пока они спускались на лифте вниз, оба молчали, каждый обдумывал сцену в палате.
— Ну, и что ты об этом думаешь? — спросил Игорь, когда они сели в машину.
— Думаю, эта женщина очень хорошо меня знает. И если бы я точно знала, что это не я, то я бы на себя в первую очередь подумала.
— Вот именно. Так что бабка эта сварливая, свидетельница наша, самая главная твоя страховка. Так, давай прикинем, что мы имеем. Дамочка, напавшая на сценариста, либо очень похожа на тебя, либо постаралась выглядеть похожей. Она знает, где ты работаешь, знает, как ты была одета в тот день, знает, где живёт сценарист. Может, это кто-то с твоей работы?
