— Богатова Людмила Михайловна? — следователь Сорокин оказался вовсе не тем неприметным мужчиной в штатском, что допрашивал Людмилу в квартире Льва Борисовича. Нет, это был совсем другой человек — жизнерадостный толстяк, чем-то похожий на артиста Евгения Леонова. — Прошу вас садиться. А кто с вами?
— Аркадий Миронович Богатов, супруг и адвокат Людмилы Михайловны, — ответил Аркадий, добавляя модуляций голосу, отчего тот зазвучал как-то глубоко и бархатисто.
— Адвокат — это хорошо! — обрадовался толстяк. — А что, со здоровьем вашим всё в порядке, Людмила Михайловна?
— Спасибо, я здорова, — сухо ответила Людмила.
— А то, вон, в протоколе написано, что вы подвернули ногу как раз в момент совершения преступления, — продолжал следователь, и фраза прозвучала двусмысленно.
— Я подвернула, но у меня уже всё прошло, — растерялась Людмила.
— Господин следователь, — решил вмешаться Аркадий. — У нас уже идёт официальный допрос или пока обмен любезностями?
— Пока обмен, но сейчас перейдём к протокольной части, — он потряс в воздухе исписанной страницей. — У меня здесь показание соседки гражданина Розенберга о том, что она видела, как в пятнадцать двадцать из подъезда, где находится квартира гражданина Розенберга, вышла женщина в зелёной блузке. В руках женщина несла продолговатый предмет, завёрнутый в газету. И — он поднял палец, заостряя внимание — женщина прихрамывала… Вы какую ногу-то подвернули, гражданка Богатова?
— Правую…
— Молчи! — перебил её Аркадий. — Больше ни слова без моего разрешения. К чему вы ведёте, господин следователь?
— К тому, что опознание нужно делать. Слишком уж много косвенных улик сходится, и гражданин Розенберг на гражданку Богатову указывает.
— Какое опознание? — не поняла Людмила.
— Тебя посадят в ряду похожих тёток и пустят эту соседку смотреть, ты или не ты, — скороговоркой объяснил Аркадий. — А это обязательно?
— Боюсь, что да, — сокрушённо развёл пухлыми ладошками следователь. — Иначе, боюсь, нам придётся задержать гражданку Богатову до выяснения всех обстоятельств.
— Не надо меня задерживать! — испугалась Людмила. — Я согласна на опознание.
Четыре женщины, которых посадили с ней в ряд, слегка напоминали Людмилу комплекцией и причёсками. Все были одеты в одинаково зеленоватые блузки с длинным свободным рукавом. Людмилу от волнения слегка подташнивало. А когда следователь запустил в комнату толстую старуху в трикотажном костюме розового цвета, она показалась Людмиле жабой, обрядившейся в розовое. Жаба медленно прошлась мимо стульев, внимательно разглядывая всех пятерых женщин, и встала напротив Людмилы.
— Вот!
— Вы узнаёте эту женщину? — встрепенулся следователь, а к Людминой тошноте добавилось головокружение. — Где, когда, при каких обстоятельствах вы встречались с этой гражданкой?
— Кофта была точно такая же! — сказала толстуха.
— Простите? — сбился с тона следователь.
— У той, которая из подъезда вышла, была такая же кофта, как у этой дамочки.
— А сама дамочка? То есть, я хочу сказать, узнаёте ли вы саму гражданку?
— Вроде похожа, — толстуха ощупывала взглядом лицо Людмилы, словно сальными пальцами лапала. — Да, похожа. Но это не она. Но кофта — такая же!
— Спасибо, все свободны, — сказал следователь скучным голосом.
— И мы тоже? — поинтересовался Аркадий.
— И вы тоже. Гражданка Богатова, попрошу вас надолго не уезжать из Москвы, мы можем вызвать вас как свидетеля.
Они вышли из отделения милиции, Аркадий поймал машину, решив подвезти её до фонда, и только тут Людмила окончательно расслабилась. И почувствовала благодарность к мужу.
— Спасибо тебе, у меня такое чувство, будто ты спас меня от тюрьмы.
— От тюрьмы и от сумы не зарекайся! — хохотнул муж, пихнув её плечом. — Ладно, Людка, это дело мы с тобой сделали, не удалось ментам на тебя всё повесить, пусть шевелятся, настоящих злодеев ищут. Слушай, мать, не хотел тебе говорить, пока вся эта бодяга тянулась, но теперь можно. Мне нужно на недельку по делам уехать. Ты как, продержишься тут одна?
— Продержусь, конечно, — пожала плечами Людмила. — Когда поезд?
— Самолёт. Я в Киев, вечером в девять вылет из Домодедово.
Они замолчали, не зная, о чём говорить. Обсуждать утренние события при таксисте не хотелось. Дела Аркадия — тоже. Впрочем, машина довольно быстро для этого, обычно «пробочного», времени домчалась до центра и вскоре уже тормозила у особняка фонда.
— Ну, давай, до встречи, — Аркадий неожиданно сгрёб её в объятия и обслюнявил щёку поцелуем. — Вечером, наверное, не увидимся, я часов в шесть уеду. Будь здорова, не скучай!
«Что это на него нашло? — думала Людмила, выбравшись из машины и вытирая щёку. — Всё ещё использует свой двухнедельный шанс сохранить семью? Блин, точно получается, хвост по кусочкам рублю. Но как и когда найти возможность сказать ему, что моё решение окончательное? Не у следователя же в кабинете, в самом деле!» Она прошла несколько шагов и заметила Лидушу, застывшую у входа в особняк.
— Лида, здравствуй. Что с тобой, тебе плохо?
— Мне? — та вдруг ожгла Людмилу взглядом, а потом словно очнулась. — Нет, всё нормально. Так, задумалась о своём. Ты в фонд?
— Конечно, — удивилась вопросу Людмила.
— А я вспомнила, что забыла принести тебе конфеты.
— Да не надо Лида, что ты!
— Нет. Я обещала. Я принесу. Ты их заслужила.
И она быстро перешла улицу и направилась к метро.
«Что-то наша Лидуша совсем странной стала, — думала Людмила, поднимаясь на свой этаж по узкой мраморной лесенке. — Переутомилась, что ли, с этими своими списками? Или в личной жизни нелады? Ладно, Бог с ней, пусть сама разбирается, помощи ведь не просит, чего мне лезть».
В комнате уже были Нина и Ксения Борисовна.
— О, Люд, привет! — помахала ей рукой Нина. — А у нас новость, Ксения Борисовна увольняется!
— Ксения Борисовна, это правда? — ахнула Людмила. — Почему?
— Всё, не могу больше, — спокойно ответила та. — После вчерашнего ужасного, непрофессионального, да что там — издевательского по отношению к герою интервью я поняла, что просто профанирую собственную профессию. Понимаете, Люда? Профанирую!
— Да, вчера день был тяжёлый, — согласилась Людмила. — Бедный отец Ферапонт чуть Богу душу не отдал. Но, Ксения Борисовна, это же не в первый раз!
— Не в первый. Но, слава Богу, в последний. Мне лицо этого бедного человека всю ночь снилось. Я ведь профессионал высшей пробы, я ВГИК оканчивала, я ещё для советского телевидения такие фильмы делала, что до сих пор в фондах хранятся! И что теперь? Пишу километры какого-то потока сознания. И ладно бы, дельного — а то ведь сплошной мусор, просто мусор!
