— Да, наверное, заменю, может, чуть позднее. У нас и крышка на унитазном бачке расколота…
— Ну, так зовите, если что, сделаю. И купить помогу, — предложил Игорь.
Со смесителем он справился за час с небольшим, получил свои деньги, отказался от чая и оставил Людмиле визитку с телефоном. Он всегда так делал, чтобы клиент, в случае чего, мог его порекомендовать друзьям-знакомым. Впрочем, в этом случае ему ещё и хотелось, чтобы она ему позвонила. И не только из-за работы. У Игоря тогда мелькнула шальная мысль, что вот с этой женщиной можно было бы развить отношения дальше рамок «хозяйственного обслуживания». Наверное, душа требовала хотя бы такой компенсации пренебрежения, которым встретил Игоря её супруг. Супруг этот, кстати, так и не вышел из комнаты, полностью свалив на жену все «разборки» с мастером. А визитка эта сегодня вдруг всплыла вот таким вот странным образом… И он, пусть не сразу, но вспомнил миловидную заказчицу Людмилу Богатову.
И раз так уж случилось, что был он неподалёку, на Остоженке — оценивал одному деятелю, затеявшему евроремонт в бывшей коммуналке, во сколько обойдётся замена электропроводки — то отчего же не помочь, не подбросить женщину до дому, раз уж ей так не повезло. И вот — помог, ввязался в историю… Хотя, вполне вероятно, бабка эта, в метро, страдала каким-нибудь маразмом.
Игорь ещё раз вспомнил, как это было: Людмила смотрит на мелькающие вагоны и вдруг сначала деревенеет, а потом начинает плашмя валиться на пол, и он еле успевает её подхватить. Потом, понимая, что оставить её нельзя, а врача отсюда не дозовёшься, усаживает женщину на ступени близкой лестницы и обнимает за плечи, чтобы не падала. И тут к нему подходит плохо одетая бабка-побирушка.
— Сынок, дай бабушке на хлебушек!
— На, мать, возьми, — нашаривает он в кармане пятьдесят рублей.
— Спасибо, сынок, — старуха проворно прячет купюру где-то под вытянутой кофтой. — А я видела, что с твоей женой приключилось.
— Да, я знаю, она с платформы упала, — кивнул Игорь.
— Нет, её парень один толкнул. Щуплый такой, маленький, в майке растянутой. Толкнул, сумку выхватил и ушёл.
— Убежал, наверное? — уточнил Игорь, не очень-то веря, что старуха что-то там могла увидеть в этой толчее.
— Нет, ушёл. Спокойно, как будто он тут не при чём. Сумку тут вот обшарил, всё в пакет преложил, у него был с собой, зелёный такой, а сумку у стенки бросил. Это я её подобрала и отдала дежурной.
— Спасибо, мать. А как парень, говоришь, выглядел?
— Худой, маленький, на голове шапка эта, как они все носят, с козырьком…
— Бейсболка.
— Ага, она. Трусы такие длинные, до колен, майка чёрная, вся растянутая. А пакет — зелёный такой и буквы на нём: ФИН.
— А милиции рассказала?
— А что мне та милиция, зарплату платит? — поджала губы бабка, Игорь понял намёк и полез в карман.
— На, мать, тебе ещё полтинничек. Пацана, в случае чего, узнать сможешь?
— Пацана? Не-ет, он козырёк прямо на лицо надвинул. Вот шапку эту его узнаю. И пакет тоже.
Тут Людмила завозилась, приходя в себя, и Игорю стало не до бабки. А потом началась суматоха с тем, что Людмиле негде ночевать и её нужно куда-нибудь устраивать. И вот теперь, возвращаясь к себе на Живописную улицу, он опять вспомнил бабку. Интересно, померещилось старухе, или Людмилу действительно столкнули неслучайно? Какой-нибудь сволочной наркоман, таким вот образом добывающий себе деньги на «дозу»? Да, не повезло тебе, Людмила Богатова, не твой сегодня день.
* * *
Людмила лежала в чужой постели и не могла уснуть. Мешали сверчки за окном. Кровать, где она спала, стояла в крошечной комнатке под крышей, хозяйка назвала её «мансандрой». Так и сказала: «Людочка, я тебе в мансандре постелю», а ей и неудобно было поправить. Маленькое окошко под косым потолком по случаю жары было выставлено, и вместе с живительной ночной прохладой — да, это вам не Москва, где днём раскалённый асфальт не успевает остыть за ночь — в комнату проникали ночные звуки. Короткий кошачий мяв, перестук далёкой электрички. И многоголосое оголтелое цвиркание.
Сверчки звучали точно так, как цикады в Ставрополе. У них там был свой дом, и Люда летом, в жару, спала в саду на поставленной в винограднике железной кровати. И вот так же стрекотали сверчки, и воздух пах «ночной красавицей» — так бабушка называла мелкие белые цветы, которые будто светились в ночи и издавали одуряющий аромат.
Такой же аромат они издавали в ночь, когда к ней под виноград пришёл Аркадий. Ей было восемнадцать, она хотела стать учителем и перешла на второй курс местного педагогического института. Аркадию было двадцать пять, он учился на юриста и приехал в Ставрополь на преддипломную практику. Они познакомились в парке на дискотеке, весёлая смешливая провинциалка Людочка и серьёзный важный москвич Аркадий. Он пошёл её провожать тогда после танцев, и всю дорогу рассказывал, в каком престижном институте он учится, какие книги читает, с какими людьми знается и какими важными делами занимается. Людочка слушала его, замирая от масштабов открывавшейся перед ней личности. Масштабы были столь значительны, что Аркадий время от времени сам себя тормозил: «Ну, ты этого не поймёшь». Людочка не спорила. А мысль, что мог бы попробовать объяснить, вдруг бы и поняла, давила в самом зародыше — он взрослый, он москвич, он лучше знает. И продолжала слушать, кивать и ахать даже после того, как спотыкалась об это его «не поймёшь», изредка вставляя и свои рассказы об институте, о городе, о маме, школьной учительнице, о папе-водителе, об их доме и уютном дворике, где ей так славно спится в винограднике.
Людочка готова была вот так гулять с ним хоть до утра, но дома нужно было быть ровно в двенадцать, иначе папа мог в следующий раз не пустить на дискотеку. Такой у неё с отцом был договор. Аркадий проводил её до калитки, задержал на минуту и даже пытался обнять, но девушка выскользнула из его рук, понимая, что времени до «часа икс» уже не осталось. И действительно, большие настенные часы уже начали отсчитывать удары, когда она вбежала в дом. Отец хмыкнул, но ничего не сказал, и Людочка отправилась в виноградник грезить о сегодняшнем знакомом. Надо же, такой умный, взрослый, москвич, и весь вечер провёл с ней, Людочкой. Девчонки полопаются от зависти, Танька, вон, Сковородникова, так глядела, что будь Людочка соломенной, вспыхнула бы и сгорела! Она засмеялась в темноте и потянулась истомно, и тут перед ней возник Аркадий. Она впоследствии пыталась восстановить в памяти, как всё случилось, но там была какая-то каша из его бормотания, горячих влажных ладоней на её теле, сырых поцелуев, которыми он закрывал ей рот, тяжести его тела и пронзительной боли, которая заставила её закричать.
— Тихо ты! — зашипел Аркадий, скатываясь с кровати. — Предупреждать надо было!
«О чём это он?» — Людочка вынырнула из хаоса чувств и событий. Расставание с девственностью произошло так неожиданно и быстро, тело настолько переполнилось новыми ощущениями — одновременно пустотой и наполненностью, болью и лёгкостью, затишьем и бурлением — что она будто потеряла себя на несколько минут. «Накройся» — велел Аркадий, натягивая джинсы, и Людочка натянула покрывальце до самой шеи. Надо же, вот и случилось, она стала женщиной. А Аркадий, получается, теперь её муж.
