– Тео…
– Либо через три дня в Барселоне, либо никогда, – с удовлетворением повторил он и прервал связь.
Тео вошел в свои апартаменты в барселонском «Чатсфилде», следуя за предупреждающим все его желания коридорным. Хмурясь, он на ходу просматривал бесконечный поток сообщений и электронных писем в своем телефоне, и резко остановился только тогда, когда понял, где оказался.
Тео знал эти апартаменты. Он провел здесь целый месяц и помнил лучше, чем хотел бы, какое это было время.
Здесь осталось все так, как было: неброская роскошь меблировки и сдержанная элегантность. Визитная карточка «Чатсфилда», известная во всем мире. Холл, являвший собой миниатюрную картинную галерею, вел к спальне, в которой царила широкая, зовущая к себе кровать. И гостиная, пол которой был усыпан лепестками роз, ничуть не изменилась.
Это было все равно что вернуться в прошлое. Тео охватило безумное чувство, которое он затруднялся определить, но которое едва не заставило его опуститься на колени.
Это невозможно забыть, понял он.
Но Холли виновата. Ничего из того, что она сделала – ни тогда, ни потом, – простить нельзя. Он был бы и рад простить, но – не может. Это сильнее его.
В такие моменты Тео нисколько не сомневался, что она – женская версия его собственного отца. Ей, как и Деметриусу, все равно, что она причиняет боль.
– Это номер для новобрачных? – обратился Тео к коридорному.
– Да, сэр, – вежливо ответил тот и пустился в подробное описание номера со всеми его романтическими деталями.
Однако речь, которая сначала лилась рекой, постепенно превратилась в слабую струйку, а затем иссякла, так как Тео молчал и смотрел на коридорного.
Бросив на ни в чем не повинного парня еще один взгляд, он снова принялся изучать номер. Тео долго смотрел на низкий столик возле арочных окон, в которые вливался свет вечерней Барселоны. На столике стояло серебряное ведерко со льдом, в котором охлаждалось шампанское. Тео не нужно было подходить к нему, чтобы удостовериться, что это то самое шампанское, которое ждало их с Холли четыре года назад. То самое, которым он облил ее, а затем слизал капли с ее тела. Перед его глазами отчетливо возникла эта сцена: вот он слизывает шампанское с ее грудей, в ложбинке между ними, вниз по животу и в углублении пупка. Между ее кремовых бедер с влажным, жарким лоном, куда, как он считал, не было входа ни одному мужчине, кроме него.
Тео показалось, что не только Барселона, но и весь Пиренейский полуостров куда-то исчезли, оставив его наедине с воспоминаниями.
– Спасибо, – грубоватым голосом поблагодарил он коридорного и небрежно протянул ему банкноту.
Оставшись один, Тео, словно притягиваемый невидимой силой, подошел к столику и схватил записку, прислоненную к серебряному ведерку.
«Идеальное место для того, чтобы наконец дать ход нашему разводу». Почерк с завитушками был ему хорошо знаком. Он очень подходил неопытной непредсказуемой девушке, которую Холли изображала, когда они познакомились, и Тео охотно проглотил наживку.
Внизу был написан номер мобильного телефона, который врезался ему в память давным-давно, хотя он так ни разу и не позвонил по нему. Тео едва отдавал себе отчет в том, что набирает его сейчас. Послышались гудки, а затем раздался ее хрипловатый голос. Он снова напомнил Тео о том, чем стал для них этот номер четыре года назад. Здесь невозможно было найти место, где бы он не овладевал Холли, не зная, где кончается он и начинается она. Главное, тогда Тео чувствовал себя цельным, словно нашел то, к чему стремился. Это наполняло его чистейшей, без каких-либо примесей, радостью.
Здесь Тео поверил, что этими чувствами будет проникнута вся его дальнейшая жизнь.
Сейчас же у него возникло ощущение, что Холли вернула его прямиком в тюрьму, выстроенную исключительно из его былых иллюзий. Более того, Тео не сомневался, что ей прекрасно об этом известно.
– Как тебе понравились твои апартаменты? – осведомилась она.
Он усмехнулся:
– Почему бы тебе не приехать? Ты должна лучше помнить, как здесь все выглядело, в частности, мебель, на которой ты лежала, так сказать, проводя личную оценку, – лениво протянул он, но в голосе его отчетливо слышалась ярость.
Холли лишь рассмеялась в ответ. Но это был не тот неповторимый смех, от которого у него появлялось ощущение, что он засунул пальцы в электрический штепсель. Этот смех принадлежал Холли Цукатос. Он был более сдержанным и куда менее радостным, зато подходил для благотворительных вечеров и официальных мероприятий в строгой одежде. Однако даже этот смех резанул его, как нож.
– Какое милое приглашение, – проворковала она. – Но, пожалуй, я его не приму. Я внизу, в ресторане, если ты хочешь со мной поздороваться. После стольких-то лет! Так, небольшое вступление к нашему бракоразводному процессу. Разве мы не должны решить наши проблемы, как следует взрослым людям?
– На глазах у всех? – Тео понадобилась вся его выдержка, над которой он долго работал, чтобы не броситься к двери, словно его тянули за невидимую веревочку, оборвать которую было не в его власти. – Думаешь, это мудро?
Холли опять рассмеялась, и в этот раз смех был низкий, горловой. Его пальцы сжали телефон, а тело напряглось, потому что он слишком хорошо помнил этот смех. Он был для Тео как физическое прикосновение. Он напоминал о ее шаловливых пальчиках, ласкающих его. О том, как она обвивала его ногами, когда он подводил их к невидимой вершине, с которой они оба срывались в головокружительный полет, не помня себя. Да, тогда Холли смеялась точно так же.
Что-то слишком хорошо он все помнит. Каждая вещь, на которую Тео бросал взгляд, служила напоминанием о том, как счастлив он был здесь.
– В наших отношениях не было ничего мудрого, Тео, – услышал он голос Холли и даже моргнул, потому что – он не ослышался? – ему почудилась в нем грусть.
Но, конечно, такого быть не может. Это всего лишь продукт нахлынувших воспоминаний и теплого испанского вечера, дыхание которого проникало в открытые окна, заставляя его принимать желаемое за действительное.
Тео не сразу понял, что Холли отключилась. Это подействовало на него как удар хлыста, заставив зашагать к двери раньше, чем включились мозги.
Отделанный золотом лифт бесшумно доставил Тео в лобби. Едва обратив внимание на сдержанную элегантность постояльцев отеля, на туристов, делавших фотографии мраморного пола, на зовущий к себе бар, он решительно направился к ресторану. Не стал Тео задерживаться и у столика метрдотеля. Он прошел мимо, сканируя зал.
И наконец увидел Холли.
Ноги его приросли к полу. Что было весьма кстати, потому что ему не помешает собраться с мыслями и не позволить зову тела заглушить голос здравого смысла, как это произошло в первый раз.
Стоило его взгляду упасть на нее, как он понял: она по-прежнему красавица. Этого Тео отрицать не мог, несмотря на пылавшую в нем ярость.
