Разузнать у книжников о Витрувии
Спросить у маэстро Мафео, почему Адиже поднимается каждые семь лет и падает семь лет
Ходи каждую субботу в парные бани, и ты увидишь обнаженных мужчин.
[803]
Практически в то же время Леонардо делает записи в другой записной книжке, Парижской книжке MS D. Она состоит из двадцати плотно исписанных страниц и посвящена одной теме – науке зрения. Некоторые наблюдения уже встречались в книжке MS А, написанной в начале 90-х годов XV века. Книжка MS D явилась результатом стремления Леонардо к систематизации и возможной будущей публикации своих трудов.
[804]
Тем же стремлением продиктованы и анатомические записи, сделанные в то же время. Сохранилось восемнадцать листов, на одном из которых Леонардо написал: «Этой зимой 1510 года я надеюсь закончить всю анатомию». На листах мы видим графические иллюстрации, сопровождаемые краткими объяснениями. Материал расположен так, как мог бы располагаться в печатном издании. Примечания художника ясно говорят о том, что текст предназначался для печати: «Касательно пользы, которую я принесу потомкам, я покажу способ печатания его по порядку, и я молю того, кто придет за мной, не поддаваться алчности и не делать оттисков на…» Последнее слово написано буквально в край и неразборчиво, но от него сохранилось достаточно, чтобы предположить, что это слово legno, то есть «дерево».
[805] Другими словами, Леонардо высказывает пожелание, чтобы его анатомические тексты иллюстрировались гравюрами не на дереве – более дешевыми, но и более грубыми, – а дорогими и четкими гравюрами на меди. Это же подтверждает и Паоло Джиовио, познакомившийся с анатомическими изысканиями Леонардо благодаря дружбе с анатомом Маркантонио делла Торре. Леонардо, пишет Джиовио, «изобразил в таблицах каждую тончайшую частицу, не исключая мельчайших жилок и внутренней ткани костей, с величайшею точностью, и, таким образом, от его многолетней работы должно было остаться на пользу искусства бесконечное число образцов». Как замечает Карло Педретти, именно этим можно объяснить слегка безжизненный стиль рисунков на анатомических листах: «Каллиграфическая точность линий, тени, сведенные к минимуму, единообразие штриховки – вот чего Леонардо ожидал от гравюр на меди».
[806]
В это же время Леонардо задумывался и о другой книге. В каталоге Мельци, составленном после смерти Леонардо, рукописная «книга» о живописи значится как Libro А. Она составляет важную часть Урбинского кодекса, которая послужила основой для «Суждений о живописи». Оригинальная рукопись утеряна, но ее содержание частично можно восстановить по тексту Мельци. В этой же книге содержатся некоторые рассуждения о гидравлике, которые Леонардо позднее лично перенес в Лестерский кодекс.
[807] Вот так в миланской студии страница за страницей, строчка за строчкой художник готовил свои работы к публикации. Он обращается ко всему человечеству: «И ты, человек, рассматривающий в этом моем труде удивительные произведения природы, если ты решишь, что разрушить мой труд – дело преступное, подумай, что гораздо более преступно отнять жизнь у человека! И если это его строение тебе кажется удивительным произведением природы, подумай, что оно – ничто в сравнении с душой, которая обитает в этом здании. И поистине, какова бы эта душа ни была, предоставь ей жить в своем произведении, как ей заблагорассудится, и не стремись своим гневом и злобой разрушить такую жизнь, ибо поистине тот, кто ее не ценит, тот ее не заслуживает».
Fêtes Milanaises (миланские торжества)
Французы с радостью стали использовать многочисленные таланты Леонардо. Как и во времена Сфорца, в Милане начались маскарады и развлечения – festes, которые теперь правильнее было бы называть fêtes. Среди тех, кто видел эти праздники, был молодой врач Паоло Джиовио. Позднее он написал в биографии Леонардо: «Он был редким изобретателем и ценителем всего изящного, и в особенности услаждающих театральных зрелищ».
В Кодексе Арундела мы находим легкие наброски сценических декораций, изображающие типично Леонардовы горы. Горы открывались, являя зрителям огромную полукруглую пещеру. На схеме показан механизм тросов и противовесов, размещенный за сценой. В заметках Леонардо объясняет театральный эффект: «Гора, которая открывается… и виден Плутон в своем обиталище». Театральная пещера являлась «обиталищем» царя подземного царства – неким подобием ада, населенным дьяволами и фуриями. Здесь же находился Цербер и «много плачущих обнаженных детей».
[808] Судя по всему, это эскиз декораций для постановки оперетты Аньоло Полициано «Орфей». Леонардо, по всей видимости, участвовал в постановке «Орфея» в Мантуе в 1490 году. Тогда на сцене блеснул протеже художника, Аталанте Мильиоротти. Теперь же оперетту предстояло показать придворным Шарля д’Амбуаза. Легким флорентийским стихом Полициано рассказывал историю Орфея, который отправился в подземный мир, чтобы вырвать свою жену Эвридику из цепких когтей Плутона. Для каждой партии было подобрано соответствующее музыкальное сопровождение – контрабасовые виолы для Орфея, сопрановые виолы для Эвридики, тромбоны для Плутона, гитары для Харона, перевозчика душ в царство мертвых. В Виндзорской коллекции сохранился лист с эскизами театральных костюмов и профилем юноши с вьющимися волосами. Вполне возможно, что это портрет актера, игравшего Орфея.
[809]
