Джулиано выступает в роли одного из героев книги Кастильоне «Придворный», написанной в форме бесед с «достойными и талантливыми персонами» в замке Урбино в марте 1507 года. Книга была написана после смерти герцога Гвидобальдо да Монтефельтро, но автор работал над ней и переписывал вплоть до публикации. «Придворный» увидел свет в 1528 году и сразу же стал ностальгическим воспоминанием о людях Ренессанса. Среди собеседников Кастильоне были Пьетро Бембо, сын возлюбленного Джиневры Бенчи Бернардо, и дон Мигель да Сильва, португальский священник, римский покровитель Зороастро. Кастильоне посвятил свою книгу да Сильве. В ней он вспоминает многих членов урбинского кружка, которых уже нет среди живых, и в том числе Джулиано Медичи, «чьими добротой, благородством и воспитанием мир должен был наслаждаться гораздо дольше». Да Сильва и Джулиано остались друзьями и в Риме, где дон Мигель на протяжении многих лет был послом Португалии. Возможно, благодаря этой дружбе Зороастро и сумел заручиться покровительством португальского священника.
Джулиано всегда оставался неисправимым мечтателем. Командующий из него был никакой. Он оставался придворным, а не солдатом. Он был ученым-дилетантом, а не придворным. Вазари называет его придворным, а не солдатом. Вазари пишет о том, что он «питал большое пристрастие ко всякой философии, в особенности же к алхимии», и эти слова вновь напоминают нам о Зороастро и об опытах Леонардо, проведенных в Риме. Портрет Джулиано работы Рафаэля, упоминаемый Вазари, был написан примерно в это время. Картина, ныне хранящаяся в Метрополитен – музее в Нью-Йорке, является либо оригиналом, либо выполненной тогда же копией. Такой же портрет был написан в мастерской Аньоло Бронзино в конце 50-х годов XVI века. На обеих картинах Джулиано изображен таким, каким увидел его Леонардо в конце 1513 года: смуглым бородатым мужчиной лет тридцати пяти, красивым, утонченным, рафинированным, слабого здоровья, совершенно не подходящим для той роли, которую предназначила ему судьба.
Новая или возобновленная связь с Джулиано вернула Леонардо в круг Медичи, залечив те обиды, которые были нанесены ему в годы Лоренцо Великолепного. Бенедетто Варки писал о том, что Джулиано относился к Леонардо «piu tosto da fratello che da compagno» – «более как брат, чем как друг».
[860]
Герб Джулиано, описываемый Паоло Джиовио, вполне мог быть создан Леонардо. На нем изображен broncone mediceo, пень Медичи: срубленный ствол лавра, дающий молодые побеги. Девиз герба довольно загадочен – «GLOVIS». Он не встречается в других вариантах. Если прочесть его с конца, мы получим выражение «si volge», означающее поворот, смену направления. Этот девиз вызывает в памяти другой герб Леонардо с девизом «Мыслями устремлен к надежде».
[861] Весьма подходящий девиз для вновь обретших величие Медичи и для самого Леонардо в Риме – полного надежд и оптимизма. Он снова в начале пути.
В Бельведере
1 декабря 1513 года один из архитекторов папы, Джулиано Лено, перечисляя различные строительные работы, которые нужно провести на территории Ватикана, упоминает «работу, которую нужно провести в Бельведере в комнатах мессера Лионардо да Винчи».
[862] Вилла Бельведер, построенная тридцатью годами раньше папой Иннокентием VIII, была летним папским дворцом. Она находилась на холме и была окружена прекрасными садами, благодаря чему здесь было прохладно даже в жаркие летние дни. Судя по записке Лено, работы не были проведены до 1 декабря. Впрочем, работы были мелкими и вполне могли завершиться к концу года. Вилла Бельведер стала последним итальянским пристанищем художника. По списку работ мы можем представить себе римские апартаменты Леонардо. Архитектору требовалось:
• сосновые перегородки, одна из которых предназначена для кухни;
• рама для потолка, чтобы получился чердак;
• расширить одно окно;
• напольные плитки;
• четыре столовых стола из тополя, на треножниках;
• восемь стульев и три скамьи;
• сундук;
• стойка для помола красок.
Судя по столовым принадлежностям, в доме проживало немало народу. И действительно, свободные стулья очень скоро заняли довольно сомнительные новые помощники.
Леонардо дважды наведывался в Рим, но ни разу не жил в этом городе. Население Рима составляло около 50 тысяч человек, что было значительно меньше, чем в Милане. Город славился своими древностями и грандиозными новыми постройками. Городскими архитекторами руководил старинный друг Леонардо, Браманте. Он недрогнувшей рукой уничтожал целые кварталы, за что получил прозвище «маэстро Руинанте». При папском дворе процветали коррупция и мздоимство. Лоренцо Медичи в письме к сыну, будущему папе, называл Рим «клоакой беззакония». Двор Льва X не отличался излишествами в стиле Калигулы, свойственными папе Борджиа, но жизнь в Ватикане не менялась. В городе насчитывалось около семи тысяч проституток, многие из них жили в борделях, работавших по папской лицензии. Сифилис распространялся со страшной скоростью. Бенвенуто Челлини не шутил, когда называл эту болезнь «весьма распространенной среди священников».
[863] Атмосфера разъедающей все вокруг коррупции чувствуется в странном рисунке Angelo incarnato, о котором мы поговорим позже.
Но вилла Бельведер была маленьким самостоятельным миром. Леонардо и в Риме сумел закрыться от окружающих. Дворец был относительно новым, но сады, его окружавшие, были старинными, огромными и частично одичавшими. Альберти разработал план нового, упорядоченного сада, с портиками и изящными лестницами, гротами, фонтанами и «забавными статуями» (забавными в силу своей странности – идеальные украшения гротов: отсюда и слово «гротескный».
[864] Но планы Альберти не реализовались, и сады остались прежними – смесью леса и сада, украшенной прудами, фонтанами, статуями и тайными беседками. Сады эти тянулись до самого подножия холма. Здесь, а не в городе и не при дворе видим мы утомленного художника, общающегося с «Природой, возлюбленной всех мастеров», а если не с ней, то по крайней мере с одним из садовников, о чем нам рассказывает Вазари:
