Через пару недель, 15 мая, состоялось еще одно представление. Почти с уверенностью можно утверждать, что оно было организовано Леонардо. На сцене представляли осаду и взятие замка – представление было приурочено к празднованию победы в битве при Мариньяно три года тому назад. С укреплений замка пушки стреляли карнавальными ракетами из тряпок и бумаги. Со стен замка летели «воздушные шары, которые взрывались, падая на площадь, к величайшему удовольствию всех, не причиняя никому вреда: новое изобретение, великолепно исполненное».
[937] Леонардо не утратил умения удивлять. Мастерство никогда ему не изменяло.
Несколько рисунков с изображением маскарадных костюмов сохранились в бумагах Леонардо. Они выполнены черным мелом, как и «Указывающая дама». В последние годы Леонардо отдавал предпочтение этому материалу. Линии рисунков точны и уверенны, хотя и окутаны тонкой, нежной дымкой. Мы видим всадника в щегольской широкополой шляпе; молодого человека в одежде с прозрачными рукавами и с охотничьим рогом у пояса; изысканно причесанную женщину, мускулистые ноги которой выдают в ней мужчину. Согбенный несчастный узник в лохмотьях, с чашкой для подаяния и посохом – это скорее актер, чем настоящий страдалец.
[938] На мгновение в его лице, пышных кудрях и небольшой кустистой бородке мы видим Салаи. Но непонятно, как Салаи мог принимать участие во французском придворном празднестве. Имя Салаи встречается во французских платежных документах 1517–1518 годов. Он получил 100 экю. Сумма скромная, всего лишь восьмая часть того, что получал Мельци. Возможно, этим неравенством и объясняется его отсутствие рядом с Леонардо. По-видимому, весной 1518 года Салаи вернулся в Милан. 13 апреля он занял небольшую сумму денег.
[939] Больше мы не встречаемся с Салаи. Он не был и среди свидетелей, заверивших завещание Леонардо годом спустя.
Участник маскарада верхом на коне (вверху) и в образе бедного узника (внизу)
19 июня 1518 года в садах Леонардо в Кло было устроено празднество в честь короля Франции. Всю неделю рабочие строили высокие деревянные леса. Они были покрыты синей тканью, затканной звездами. Павильон занимал площадь 30 × 60 локтей (18 × 40 м). Внутри установили высокий помост для знатных гостей. Колонны, поддерживавшие леса, были украшены цветной тканью и увиты плющом. Вам остается только представить нежный свет, музыку и ароматы летнего вечера.
В саду состоялось представление «Рая», когда-то ставшего театральным дебютом Леонардо. Тот же спектакль был показан в замке Сфорца в 1490 году для несчастного юного герцога Миланского и его невесты, Изабеллы Арагонской. По странному стечению обстоятельств на представлении, состоявшемся почти тридцатью годами позже, присутствовал другой молодой герцог Миланский, Галеаццо Висконти, который и написал о нем жадным до новостей Гонзага:
«Весь двор был украшен полотнищами небесно-голубой ткани, затканной золотыми звездами, подобно небесам, и там были изображены главные планеты, и Солнце в одной стороне, и Луна в другой: это было замечательное зрелище. Марс, Юпитер и Сатурн были здесь в правильном порядке и двенадцать небесных знаков… и там должно было пылать четыреста факелов так, что ночь в страхе бежала».
[940]
Представление закончилось, король остался доволен, гости разошлись. В садах Кло вновь воцарился покой. То, что всего несколько минут назад было раем, теперь превратилось в гигантскую голубую палатку, которую должны были убрать утром. Этот праздник стал последней известной нам работой Леонардо да Винчи, столь эфемерной, что никаких следов ее не осталось, кроме воспоминаний тех, кто был там и своими глазами видел, как ночь «в страхе бежала». «Pareva fusse cacciata la notte…»
Спустя несколько дней Леонардо сделал последнюю датированную запись, чисто информативную: «В 24-й день июня, день святого Иоанна 1518 года, в Амбуазе во дворце Клу». Возможно, в этот день Леонардо вспомнил пышные празднества и парады в честь дня святого Иоанна во Флоренции. Примерно в то же время под влиянием проснувшейся ностальгии Леонардо делает простой план и подписывает его: «Львиный дом во Флоренции».
[941] Возможно, это еще одна идея для Роморантена, но нам этот рисунок напоминает о старом человеке, вдали от своей родины предающемся воспоминаниям. Он вспоминает льва, когда-то виденного во Флоренции, может быть, того, которого он нарисовал в своем «Святом Иерониме». Leone… Leonardo. Он всегда был львом, с самого детства. И, глядя на Туринский автопортрет, мы с вами тоже видим одряхлевшего старого льва с поседевшей гривой и прежними яростными глазами.
Вид из Кло-Люсе. Эскиз, приписываемый Мельци
Примерно в то же время Леонардо сидит за столом в своей студии в Кло, занимаясь геометрией – доказывая очередную теорему, решая очередную загадку. И вдруг он слышит голос, который зовет его. Леонардо понимает, что должен отложить перо, забыть о мучающих его вопросах, потому что он, как и все люди, живет в материальном мире со всеми его тревогами и радостями. И сейчас этот материальный мир проявился в миске горячего овощного супа, приготовленного Матюриной, и почти такого же вкусного, как тосканский минестроне.
И Леонардо пишет на странице: «Etcetera, perche la minesstra si fredda», бросает недописанную страницу и отправляется обедать, пока его суп не остыл.
Великое море
Когда я думал, что учусь жить, на самом деле я учился умирать.
Атлантический кодекс, лист 252r-а
23 апреля 1519 года, за день до Пасхи, в Кло-Люсе Леонардо да Винчи, «художник короля», составил свое завещание в присутствии королевского нотариуса Гийома Бориана и семи свидетелей. Свидетелями были Франческо Мельци, Баттиста де Виланис, два французских священника и три францисканских монаха.
[942] Удивительно, что в этом списке нет Салаи. Его отсутствие в Амбуазе подтверждается другими документами, согласно которым 5 марта и 16 мая он находился в Париже. В обоих случаях он встречался там с неким Джованни Баттистой Конфалоньери, агентом миланского герцога Массимилиано Сфорца. Во время второй встречи он получил от Джованни 100 скуди, выплаченных ему по поручению герцога. Тогда же ему было обещано еще 500 в течение следующих четырех лет. Какие же услуги должен был оказать Салаи? Возможно, ему платили за политическую информацию, полученную в Амбуазе, при королевском дворе, – довольно неприглядная деятельность для человека, столь близкого к Леонардо.
[943]
