Не следует воспринимать различия между университетским образованием и художественной подготовкой слишком буквально. Искусство эпохи Ренессанса было направлено на то, чтобы сократить существующий разрыв, чтобы приравнять художника к ученому и философу. Об этом в своих «Комментариях» (1450) писал Лоренцо Гиберти, автор неповторимых врат флорентийского баптистерия: «Скульптор и художник должны владеть следующими вольными искусствами – грамматикой, геометрией, философией, медициной, астрономией, перспективой, историей, анатомией, теорией, конструированием и арифметикой». Леон Баттиста Альберти приводит аналогичный список в своей книге De re aedificatoria. Оба автора вторят великому римскому архитектору Витрувию.
[93] И всеми этими дисциплинами отлично овладел Леонардо, став живым воплощением «человека Ренессанса».
Называя себя «неграмотным», Леонардо язвит над отсутствием у себя формального образования, но никоим образом не принижает себя. Напротив, так он отстаивает собственную независимость. Он гордится своей неграмотностью: все знания он получил с помощью наблюдений и опыта, а не из чужих уст. Леонардо – «ученик опыта», собиратель доказательств – «лучше малая точность, чем большая ложь».
[94] Он не может цитировать опытных экспертов, торговцев мудростью ipse dixit (голословное утверждение – лат.), «но я смогу опираться на нечто более великое и более ценное: на опыт, наставника их наставников». Те, кто просто «цитирует», – это gente gonfiata: они в буквальном смысле слова накачаны информацией из вторых рук; они становятся «пересказчиками и трубачами чужих дел».
[95]
Чужой точке зрения Леонардо противопоставляет саму «Природу», которая означала для него и физические проявления материального мира, и внутренние силы, стоящие за этими проявлениями. Все это включается в «натуральную философию». «Те, кто опирается на что-то иное, а не на Природу, наставницу всех наставников, тратят свое время впустую». То, что Леонардо называет Природу наставницей, maestro, совершенно естественно, но для художника женский род приобретает особое значение, о чем он снова и снова повторяет в записных книжках. Женственность обладает силой большей, чем свойственные мужественности тяга к обучению и здравый смысл. В живописи, как пишет Леонардо, художник никогда не должен копировать чужую манеру, потому что в противном случае он станет «внуком, а не сыном Природы».
[96] Классическим образцом художника-самоучки для Леонардо был Джотто: «Джотто, флорентиец… не стал копировать работы Чимабуэ, своего учителя. Родившись в пустынных горах, где жили только козы и подобные звери, он, склоненный природой к такому искусству, начал рисовать на скалах движения коз, зрителем которых он был».
[97] Эта фраза – одна из нескольких, с восхищением посвященных Леонардо своему предшественнику, – напоминает нам о том, что и сам художник не имел формального образования.
Однако подобная «неграмотность» для Леонардо означала одновременно и «неиспорченность». Его разум не был заполнен чужими идеями и концепциями. Очень важна для Леонардо была ясность во всем. Он должен был воспринимать мир, окружающий его, точно и непредвзято, чтобы проникнуть в самую суть вещей. Для Леонардо основным органом понимания мира является не мозг, но глаз: «Глаз, называемый окном души, – это главный путь, которым общее чувство может в наибольшем богатстве и великолепии рассматривать бесконечные творения Природы»,
[98] – пишет он в одном из своих paragoni, то есть сравнений, направленных на то, чтобы доказать превосходство живописи над более возвышенными, как считалось, искусствами, например поэзией. И, несмотря на свое недоверие к языку как к чему-то обманчивому и способному извратить смысл посланий самой Природы, он исписывает тысячи страниц. Красноречивое замечание мы находим в Атлантическом кодексе: «Когда ты хочешь достигнуть результата при помощи приспособлений, не распространяйся в сети многих членов, но ищи наиболее короткий способ, и не поступай, как те, которые, не умея назвать вещь ее собственным именем, идут по окружному пути и через многие запутанные длинноты».
[99] В этом предложении сам язык кажется запутанным и неясным: слова нанизываются друг на друга, как детали в сложнейшем механизме. Впрочем, возможно, подобная запутанность связана с замкнутостью Леонардо, с его неумением вести беседу, с его любовью к молчанию и уединению. Подобное предположение идет вразрез с мнением ранних биографов Леонардо, описывающих его как прекрасного собеседника. Однако мне кажется, что это была скорее поза, чем врожденная склонность.
Вазари рисует нам мальчика, чей глубокий интерес к искусству пронизывал изучение любых других предметов, в частности математики: «Он никогда не бросал рисования и лепки, как вещей, больше всех других привлекавших его воображение». Но все же хочется уйти от образа гения-самоучки, воспитывавшегося в полном вакууме, и понять, какое же художественное образование он получил.
Мы не знаем, кто учил Леонардо до отъезда во Флоренцию. Существуют интересные точки зрения, касающиеся роли бабушки художника, Лючии. Как уже говорилось, семья Лючии владела гончарной мастерской в Тойя-ди-Баккерето, неподалеку от Карминьяно, в нескольких милях к востоку от Винчи. Эту мастерскую впоследствии унаследовал отец Леонардо. Майолика и керамика из этой мастерской были хорошо известны во Флоренции. Они отличались чрезвычайно высоким качеством. Некоторые геометрические узоры Леонардо явно напоминают роспись керамики. Интерес к гончарному искусству мог пробудиться у мальчика, когда он посещал родственников своей бабушки.
[100]
Мы можем кое-что сказать и о художественных течениях, оказавших влияние на провинциальный мир Винчи. В церкви Святого Распятия, где крестили Леонардо, находится красивейшая полихромная деревянная скульптура Марии Магдалины. По-видимому, она датируется концом 50-х годов XV века. В детские годы Леонардо она была совсем недавним и, по-видимому, дорогим приобретением. Статуя явно была создана под влиянием знаменитой скульптуры Донателло, изображающей Марию Магдалину (1456). Вероятно, над статуей работал кто-то из учеников Донателло – Нери ди Биччи или Ромуальдо де Кандели. Это прекрасное произведение могло стать для Леонардо первым соприкосновением с искусством Высокого Возрождения. Леонардо мог видеть еще одну работу в стиле Донателло – мраморный барельеф в церкви вблизи городка Орбиньяно.
[101]
