– Там, за кушеткой. Он на предохранителе.
Донни прошел мимо, вежливо кивнул, входя в дом, словно на обычном воскресном обходе, вынул из кармана большой пакет для улик, развернул его, встряхнув, и спросил, глядя на беспорядок в комнате:
– Что здесь произошло?
– Не это ли вам и стоило бы выяснять? – осведомился Соломон.
Второй коп шагнул внутрь, прикрывая напарника, словно милый пригородный дом был нарколабораторией и в любой момент могли явиться вооруженные бандиты. Донни вывернул пакет и взял дробовик через полиэтилен.
– Что пропало? – спросил коп.
– Не знаю. У меня не было возможности проверить. Быть может, вам стоило бы спросить об этом шефа Моргана. Он не казался слишком уж удивленным, когда я сообщила ему о взломе.
Донни встал, завернув ружье в пакет и запечатав его:
– Если хотите, мы потом вышлем кого-нибудь обследовать.
– Вы все уже здесь, – заметил Соломон. – Почему бы вам не взглянуть?
– Нам приказали доставить миссис Коронадо и привезти вот это, – ответил Донни, поднимая мешок с ружьем.
– Кто приказал? Морган?
Донни посмотрел на Соломона, но ничего не ответил.
– А меня он приказал привезти?
– Нет. Только миссис Коронадо и дробовик.
– А если она не захочет ехать?
– Тогда мы ее арестуем.
– Все в порядке, – сказала Холли, выходя вперед и покоряясь, словно усталый пловец течению. – Я поеду с вами. Но можно мне сперва переодеться?
Она приподняла разодранный подол платья.
– Конечно, – заверил Донни.
Холли вышла из комнаты, оставив Соломона и копов глядеть друг на друга. Зайдя в спальню, она тут же содрала платье и швырнула на пол душа, чтобы ничего не запачкать. От платья на боку остался грязный потек, и Холли захотелось принять душ. Но лучше не искушать терпения полицейских. Поэтому она лишь плеснула водой на лицо, нашла в шкафу серые джинсы и синюю рабочую рубашку. Холли вздрогнула, заметив пакет раздавленных таблеток снотворного рядом с бутылкой виски. Интересно, что случилось бы, повернись события по-другому? Если бы дом не оказался разоренным, если бы не явился Морган и не взбесил ее, если бы Соломон не отказался уйти? Возможно, сейчас она лежала бы на кровати, одурманенная, полупьяная, со стаканом мутного от таблеток скотча на прикроватной тумбочке.
Холли поежилась и поспешила спрятать таблетки, словно стыдную тайну, которую не хочется раскрывать никому.
Соломон стоял посреди гостиной, глядя на полицейских, а те рассматривали стены, пол, улицу – что угодно, кроме Соломона. На него никто не бросил и взгляда. Все молчали.
– Вы не хотите снять мои показания? – спросил он.
– Нет, – ответил Донни, по-прежнему избегая смотреть на Соломона.
– Отчего же нет? Я свидетель произошедшего.
– Нам сказали только привезти миссис Коронадо.
– А вот и я, – откликнулась та, появляясь в гостиной и вручая Соломону пару рабочих сапог. – У Джима одиннадцатый размер, у вас, похоже, такой же. Вам не следует ходить босиком. Люди подумают странное.
– Но я и есть странный, – принимая сапоги, ответил Соломон.
– Там внутри толстые носки на случай, если размер все-таки слишком велик. Если хотите, забирайте сапоги. Они хорошие. Кому-то нужно их носить.
– Вы хотите, чтобы я ушел? – спросил он, хмурясь.
– Нет, вовсе нет, – сконфуженно проговорила Холли. – Пожалуйста, оставайтесь. Гляньте снова на расследования Джима – вдруг что-нибудь всколыхнет вашу память? Я хочу помочь вам, чем смогу.
– Я ведь ненадолго? – обратилась она к полицейским.
– Наверное, нет, – пожав плечами, ответил Донни.
– Хорошо, – заключила Холли, шагая к дверям. – Давайте побыстрее с этим покончим.
39
Глядя, как они уезжают, Соломон прислушался к тишине, снова затопившей дом. Дождь почти стих. Его барабанная дробь по крыше сменилась журчанием и бульканьем ручейков, сбегавших по спекшейся от солнца земле.
Соломон глубоко вдохнул и различил запахи оружейного масла и ваксы, принесенные копами, слабый цитрусовый аромат Холли и жирные, с оттенком сенного духа, нотки вони, оставленой непрошеным гостем, разорившим дом.
Копы странным образом игнорировали Соломона. Если бы это была обычная неприязнь жителей захолустного городка к чужим, она бы проявилась в демонстрации силы – мол, знай, кто тут хозяин, – и в подозрительности. Но копы попросту игнорировали чужака. Соломон задумался над этим, садясь на диван, отряхивая землю и пыль с ног, натягивая носки, а потом сапоги. В них было приятно пройтись. Сшиты основательно, но кожа мягкая. И разношены хорошо. В памяти Соломона всплыла поговорка индейцев чироки, украденная белыми колонизаторами вместе со всем остальным: «Не суди человека, пока не прошел милю в его обуви».
В сапогах Джона Коронадо Соломон чувствовал себя хорошо. Непонятно почему, но носить его обувь казалось правильным. Твердая кожа подошв приятно стучала по доскам пола. Соломон подошел к закрытой задней двери и остановился, задумавшись. В спешке Холли оставила дверь спальни открытой. Оттуда плыл цитрусовый аромат, смешанный с запахами мыла и сухой меловой нотой таблеток снотворного. Соломон зашел в спальню, ведомый обонянием, открыл дверь шкафа и взял оттуда мешочек с белым порошком – достаточно, чтобы навсегда усыпить взрослого человека. Соломон подумал о событиях, приведших его сюда, и заключил, что его решимость поговорить с Холли наверняка спасла ей жизнь. В ванной лежало ее траурное платье, мокрое и разодранное, словно сброшенная кожа. Холли едет сейчас в машине с двумя полицейскими, не пожелавшими посмотреть ему в глаза.
Соломон нахмурился, повернулся и вышел из комнаты.
Малкэй подождал, пока полицейская машина отдалится, затем посмотрел на дом. На улице тихо. Ни машин, ни людей. Дождь слабеет – на радость празднующим спасение города и к продолжению веселья. Но все равно следует поторапливаться. Фотография обгорелого черепа ушла к Тио. Теперь нужно показать ему свою значимость и ценность. И уж постараться, чтобы гнев Тио, увидевшего доказательство смерти сына, не обернулся против папы и самого Малкэя.
Он в последний раз проверил «беретту», затем сунул пистолет, непомерно длинный из-за привинченного глушителя, в карман пиджака, открыл дверцу и шагнул наружу.
40
Соломон вернулся в кабинет и пошел прямо к карте на стене. Сердце билось учащенно, хотя отчего именно – сказать он не мог. То ли возбуждение, то ли страх.
Он внимательно изучил контуры местности к северу от аэродрома. Рассекавшая пустыню прямая линия дождевого стока отмечала границу летного поля. За ней хаотично метили ровную как стол землю несколько проселков. В миле с небольшим от города они сходились к сборищу строений, помеченному как «ранчо Такера». Соломон вспомнил последние слова умирающего: «Элли Такер… Элли, прости».
