Квитанция из городского архива. С тех пор как Джимми начал работу над книгой, его кабинет усеяли эти клочки. Но отрывная полоска на краю еще на месте. Значит, Джим так и не забрал документы.
Холли проверила время. Городской музей, где хранился архив Кэссиди, находился совсем недалеко. И еще не закрылся. Оставалось всего несколько минут, но ведь архив еще работает.
Она вышла из тени на солнцепек. Все равно домой пока неохота. А может быть, туда вообще не захочется возвращаться. Дом теперь осквернен. Туда явились чужие и разбили его вдребезги. И не только его.
47
Едва оказавшись на спине лошади, Соломон понял: да, он может ездить верхом. Он ощущал белого жеребца продолжением себя, и казалось – достаточно одного взгляда в пустыню, чтобы Сириус домчал его туда. Оседлать его значило бы создать барьер между ним и собой. Все равно что поставить стену между танцующими танго. Человек и конь словно танцевали, несясь галопом по выжженной пустыне; дробь копыт – как стук сердца в земле.
Они обогнули аэродром по широкой дуге, зная, что их уже ищут. Дождь увлажнил землю, и Соломон гнал во весь опор, не опасаясь поднять клубы пыли. В зоне пожара не осталось стоящих кактусов, только почерневшие огарки и мясистые куски мякоти от взорвавшихся сердцевин, вскипевших изнутри от огня, а потом превратившихся в черные лужицы. Соломон чуял их запах: горелая органика и сладковатые нотки уже начавшегося разложения. Этот запах учуяли и мухи, уже слетевшиеся на остатки кактусов и трупы животных, застигнутых пожаром. Мухи вились черными облаками, словно оживший и взлетевший пепел, который радостно жужжал в предчувствии трапезы.
Соломон достиг края обгорелой земли и посмотрел в широкую расщелину, вырытую за столетия рекой. Внизу посреди долины вился поток – это с горных склонов стекал пролившийся дождь. На другом берегу в подсыхающем иле виднелись цепочки следов. Животные приходили пить, ведомые инстинктом, говорившим: когда дождь, в старом русле появляется вода. На ближнем берегу следов не было. Все мертво. Соломон осмотрел землю за рекой. Вдалеке, на северо-востоке, над пустыней возвышался ветряк. Его лопасти медленно поворачивались.
Ранчо Такера.
Над головой темным размашистым крестом проплыл стервятник. Перья на оконечностях крыльев растопырены и похожи на пальцы. Птица медленно развернулась, покрутила головой, затем уплыла прочь, на северо-восток, туда же, куда направлялись человек и конь.
Соломон спустился с берега, соскользнул с лошади и зачерпнул воды. Она отдавала землей и озоном и, стекая по глотке, казалась теплой, как кровь. Конь тоже попил, при этом осторожно трогая хозяина передней ногой, проверяя, здесь ли он еще.
Когда жеребец напился, Соломон снова вскочил ему на спину. Они перешли поток, поднялись на другой берег и уверенной рысцой направились к далекому ветряку. Подъехав поближе, различили строения, расчертившие землю изгороди, смыкающиеся в кольца, образовывая корали. Лошади там не двигались, застыли, будто были его частью. Двигались лишь лопасти ветряка да еще стервятники над головой.
Ранчо казалось заброшенным. Быть может, хозяин с работниками ушли на борьбу с огнем, подступающим к владениям, или оценивали ущерб, который предстояло исправить? Или они уже держали гостя на прицелах охотничьих винтовок?
Жеребец направился к молчаливому безжизненному ранчо. Соломон слышал скрипенье лопастей, различал принесенные ветром запахи: обожженное дерево, навоз и еще что-то свежее, резкое, металлическое. Учуяв, Сириус фыркнул и затряс головой. Соломон понял, почему стервятник летел сюда, а не в выжженную пустыню, где повсюду лежали жареные лакомства. Тут было кое-что куда завлекательнее для примитивного птичьего мозга.
Здесь пахло свежей кровью.
48
От раздумий Тио отвлек ухаб, на котором подпрыгнул джип, покинувший шоссе и покативший по пустыне на запад. Тио вспоминал отца и дом своего детства, мазанку с ржавой жестяной крышей. Семья любила сидеть в тени у фасада, отдыхая после дня работы на опиумном поле, запрятанном высоко в горах. Отец был гомеро – фермером, выращивавшим опиум. Как все дядья Тио и вообще все, кого он знал. Они ухаживали за полями, поливали ростки, а когда приходило время, надрезали маковые головки бритвой и аккуратно собирали белый вязкий сок, пока не накапливали достаточно для того, чтобы продать посреднику, колесившему по округе и регулярно надувавшему всех, кроме отца. Тот никогда не уступал при торговле и учил сыновей, что каждый уступленный доллар – это доллар, отданный в чужой карман. Отец всегда говорил, что нужно блюсти достоинство, уважать свое дело и прежде всего свою семью.
Тио посмотрел в окно на проплывающие вдали тонкие столбы. Эти стройные часовые никак не мешали потоку людей и товаров на север. Джип сейчас ехал параллельно границе США – чаще всего пересекаемой границе в мире. Триста пятьдесят миллионов в год – и это только легальных.
Когда в Белом доме сидел Джордж Буш, он пообещал построить изгородь вдоль всей границы, целых две тысячи миль, вынув из кармана американских налогоплательщиков по три миллиона долларов за милю. Построить успели шестьсот миль. Потом деньги кончились, а администрация Обамы закрыла проект. Дыры же закрыли столбами с инфракрасными датчиками и камерами, сообщающими Национальной гвардии и подразделениям SWAT о нарушителях. Настоящую стену заменила «виртуальная». Тио содержал армию осведомителей, своевременно сообщавших, какие «виртуальные» части ремонтируются, а какие просто не работают. Еще один урок, усвоенный от отца, – о ценности информации.
Как-то раз, ожидая, пока приедет посредник и выкупит липкие черные буханки опиумной смолы, отец сказал: «Верх берет всегда тот, кто больше знает».
И это было правдой. Отец мог так умело торговаться именно потому, что заранее говорил с другими гомеро, узнавал их урожай и цену, какую они просили за него. Рынок опиума очень переменчив, и отец всегда просил больше денег тогда, когда те, кто не мог работать так же усердно, как он, и не так хорошо досматривал поля, страдали от недорода. Зная это, отец упорно гнул свое, не поддаваясь на уговоры и угрозы посредника, жаловавшегося, что отец просто грабит своими ценами. Но посредники всегда платили. Дорогой продукт лучше, чем никакого продукта, а высокую цену все равно возмещали, перепродавая товар. Никто ничего не терял. По крайней мере, так считал отец. Но в его рассуждениях была ошибка. В конце концов Тио извлек из нее должный урок. Из всех уроков, преподанных отцом, этот оказался самым важным – и тяжелым.
– Босс, вы хотите, чтобы я остановился у тех домов? – спросил Мигуэль.
Впереди показались два небольших сарая и хибара с жестяной крышей. Насосная станция и хлева.
– Заезжай с дальней стороны и остановись у мельницы, – приказал Тио.
Когда машина приблизилась, открылись двери хибары и вышел человек, загорелый почти дочерна.
– Два раза быстро мигни фарами, затем один раз – медленно, – приказал Тио.
Мигуэль исполнил приказ. Человек на крыльце вернулся в дом, прикрыв за собой двери. Тио помнил, как душно было в таком вот домишке под жестяной крышей, когда металл излучал запасенный за день жар. Тио и братьям всегда приходилось ожидать в доме, пока отец торговался.
