Так странно красться в свое же обиталище между клумбами цветов, которые Холли всегда связывала с безмятежностью, отдыхом и покоем. А теперь здесь только страх и опасность. Холли присела на корточки за той же купой муленбергии, за какой прятался Соломон, и стала наблюдать. Все кажется тихим и пустым. Но не факт, что так на самом деле.
Подождав немного, Холли, пригнувшись, направилась к воротам, соединявшим гараж с домом. Машина стояла за ними – неделю не заводившаяся, со старым аккумулятором, иногда не справлявшимся со стартером. Опять показалось, что взять свою машину – совсем плохая идея. Но уже слишком поздно что-то менять. Холли вытащила из кармана ключи, крепко сжала, выставив зазубренный край, словно крохотный нож.
Петли ворот заскрипели. В любой другой день она бы даже и не заметила, но сегодня скрип почудился самым громким в мире. Вот и красная «тойота» в потеках от недавнего дождя. Холли подошла к водительской дверце, сжавшись от страха, не спуская глаз с дома. Дверца брякнула. Ужасно громко. Холли скользнула за руль, трясущимися руками, не попадая и звякая, принялась совать ключ в замок зажигания. Не получилось. Наклонилась посмотреть и лишь тогда вставила.
«Пожалуйста, заведись», – попросила она про себя, ставя передачу на нейтралку.
Машина была старая, и ее ручной тормоз тоже, потому Холли всегда оставляла «тойоту» на передаче, чтобы та не покатилась вниз.
«Пожалуйста, заведись», – попросила Холли снова, поворачивая ключ.
Мотор лениво рыкнул. И не завелся.
В стекло постучали. Сердце Холли чуть не выпрыгнуло из груди. Кто это?
– Маргарет, – скорее выдохнула с облегчением, чем сказала Холли.
Она опустила стекло и посмотрела на дом.
– С тобой все в порядке? – спросила соседка. – Я видела, как тебя увозили в полицейской машине.
– Маргарет, со мной все хорошо, спасибо.
Та наклонилась и произнесла вполголоса:
– Я слыхала, кто-то стрелял в шефа Моргана.
– Надо же! – проговорила Холли и снова повернула ключ.
Мотор зарычал, закашлялся, но ожил. Старая «тойота» – куча мусора. Но надежного мусора.
– Ну ладно, раз ты в порядке, – сказала Маргарет, отступая. – Но если что, ты дай знать. Что угодно – только позови.
Холли улыбнулась и подняла обороты: пусть старушка прогреется; и оглянулась – нет ли машин?
– Спасибо, Маргарет, вы очень добры.
61
Малкэй стоял у серой раковины, когда-то бывшей белой, и плескал водой себе в лицо. На кране значилось «холодная», но вода грелась в трубах весь день и стала теплее крови. Малкэй открутил кран и подождал, но она не стала холоднее.
Он глянул в зеркало. В тесном грязном туалете воняло мочой. Громоздкий кондиционер не охлаждал, а всего лишь гонял туда-сюда духоту. Зеркало было маленькое, прямоугольное, в синей пластиковой рамке со звездчатым узором трещин в углу – наверное, следом падения на бетонный пол. Оттого же, по-видимому, раскололось и само зеркало: через его середину косо бежала неровная, с острыми выступами линия раскола, и верхняя половина лица казалась странно смещенной по отношению к нижней. Зеркало висело на засаленной веревочке, зацепленной за гвоздь, который торчал в щербине, очень напоминавшей след от пули.
Малкэй запустил пятерню в волосы, присмотрелся к расколотому отражению. Так заметны мамины черты! Похожие глаза: миндалевидные, внешние уголки чуть опущены, отчего мама казалась обиженной и надувшейся, а Малкэй – постоянно опечаленным. И цвета те же: бледная веснушчатая кожа, каштановые волосы. Полное соответствие с ирландским именем, которое дал папа. Может, отец тоже видел в мальчишке черты матери и оттого часто злился? А на самом деле злился совсем не на него. Малкэй вытянул из кармана телефон, проверил время и позвонил отцу.
Пока устанавливалась связь, Малкэй чуть приоткрыл дверь. Тио склонился над пятигаллонной, только что купленной – этикетка еще висела на ручке – канистрой, одной рукой придерживая заправочный пистолет, вторую уперев в бедро. Небо за ним пылало, словно раскаленный уголь. Босс не заметил, что за ним подглядывают, слишком уж его занимали ноги женщины у соседней колонки. Женщина стояла, прислонившись к «харлею», пока ее приятель наполнял бак. Для посторонних Тио выглядел всего лишь мексиканским фермером, покупающим бензин для своего электрогенератора.
Наконец трубку сняли. Малкэй притворил дверь.
– Буэно.
– Пожалуйста, позвольте мне поговорить с отцом.
В трубке вздохнули, потом зашуршало, наконец голос отца спросил:
– Микки, что за черт?
Малкэю стиснуло глотку.
– Пап, ты в порядке?
– Бывало и лучше.
Папа казался усталым, старым и напуганным. Малкэй сглотнул, прокашлялся:
– С тобой нормально обращаются?
– Более или менее. Больше не бьют, если ты это имел в виду.
– Пап, тебя больше не станут бить. Скоро тебя выпустят. Ты только потерпи немного, только и всего.
– Немного – это сколько?
– На самом деле немного. Уже скоро им позвонят и тебя отпустят. Ты немедленно двигай подальше. Не домой, и вообще не туда, где тебя знают. Поселись в каком-нибудь мотеле, еду заказывай в номер, посмотри несколько дней телевизор. Сиди, пока я не позвоню тебе. Договорились?
– Хорошо. Только у меня с монетой неладно.
– Я уж постараюсь, чтобы это поправилось. Но ты сделай, как я говорю.
– Микки, что это за чертовщина? Что ты натворил?
Малкэй закрыл глаза. Интересно, стал бы отец таким, если бы не повстречал маму? Понес бы по жизни столько обиды и горя, играл бы так отчаянно? Кто знает! Да и не важно это. Отец попал в передрягу. Дело сына – его вытащить. Это главное. Остальное – мелочи.
– Слушай, пап…
– Что?
– Знаешь, я очень благодарен за все, что ты для меня сделал.
– Ну конечно. Но ты, собственно, о чем?
– Пап, я тебя люблю.
– Что?
– Да так, ничего.
– И зачем ты это говоришь?
– На всякий случай.
– На какой?
– На такой, если забуду сказать потом.
Малкэй снова прокашлялся и отер рукой мокрые щеки.
– Пожалуйста, передай трубку Гомесу. И запомни то, что я сказал.
– Конечно, Майки.
Пауза. Затем отец произнес тихо, чтобы никто больше не слышал:
– Сын, я тоже люблю тебя.
Малкэй снова поглядел на свое расколотое отражение и опять вытер рукой мокрую – но уже не от мытья – щеку.
– Си? – проговорил скучающий голос.
