Эндрюс плеснул керосином на стены, на верстак, посмотрел, как желтые капли стекают по лицам мертвых дочерей Тио, впитываются в фото черепа, не принадлежавшего Рамону. Соломон подумал, что Рамон теперь с Холли. Она останется в живых до тех пор, пока интересна Рамону. Но тому она быстро наскучит. Надо освободиться и отыскать их как можно быстрее. Но сначала нужно остаться в живых.
– Вам не обязательно делать это, – заметил Соломон.
Эндрюс не обратил внимания. Отвинтил крышку очередной канистры, опрокинул ее ногой. От испарений стало тяжело дышать.
– Сколько они вам платят?
Эндрюс нашел промасленную старую ветошь и окунул в лужу на полу, отступив, чтобы не запачкать ботинки. Затем поднял тряпки, позволил избытку стечь, вынул из кармана зажигалку.
– Дело не столько в деньгах, – сказал Эндрюс, глядя не на Соломона, а на огонь, – сколько в том, что сделают с моей семьей, если я перестану на них работать.
Он повернул пропитанную ветошь, чтобы та разгорелась получше. Вьющиеся языки пламени почти коснулись пальцев.
– Лично к тебе у меня претензий нет. Так что извини.
Уронив пылающую тряпку в лужу керосина, Эндрюс отвернулся и пошел прочь.
78
Щелчок открывшегося замка звучно раскатился по церкви. Рамон толкнул дверь, вошел внутрь, брезгливо принюхиваясь, будто внутри смердело.
– Гребаные церкви! – проговорил он. – Ненавижу. Мурашки от них по коже.
Он посмотрел на выставку у дверей: манекен у крытого фургона, старательский лоток, по-прежнему работающий, вымывающий ничего из ничего.
– Че за хрень?
Перед Рамоном появился Морган с М-6 через плечо. Так он не держал винтовку с Ирака. Шефу полиции нравилось. Чувствовал, будто делает настоящую работу.
– Это для туристов, – пояснил он. – Чтобы заходили и в церковь.
– Да уж, чего только не придумают, – заметил Рамон. – Так где мэр?
– Мы еще его не нашли. Обыскали резиденцию – пусто. Отсюда туда ведет туннель. Наверное, Кэссиди прячется там.
Рамон повернулся и посмотрел на Холли, стоящую в наручниках между охранниками.
– А спальни в этой самой резиденции есть?
– Есть.
– Ну тогда пошли, проверим туннель, – велел Рамон, улыбаясь.
Он двинулся по центральному проходу между скамьями мимо детонатора и ящиков с бензином туда, куда указал Морган. Тот пошел первым к ризнице. Охранники повели Холли следом.
Морган отдернул занавесь и остановился. Он все прикидывал, когда лучше завести разговор. Наверное, сейчас не самый худший момент.
– Знаете, церковь… – заговорил он, обернувшись и глядя на сына Тио.
– Что такое?
– Нам обязательно ее сжигать?
Рамон с недоумением посмотрел на шефа полиции, словно тот предположил, что солнце встанет на западе.
– В смысле, я понимаю, отчего ваш отец хотел ее сжечь. Это символический жест мести. Ваш отец думал, что город в некотором смысле предал вас и привел к гибели. Но мы ведь вас не предавали. Мы помогли вам. Вы живы. И мне подумалось: может, и не нужно сжигать церковь?
– Тебе она нравится? – спросил Рамон, улыбаясь.
Морган кивнул.
– Тогда найди мне мэра, и мы поговорим. Не могу оставлять проблемы за спиной, если уж делаю дело и хочу продолжать.
Рамон прошел мимо Моргана и остановился у деревянной двери:
– Думаешь, он прячется там?
– Вероятно.
– Ну так иди вперед, – приказал Рамон, отходя. – У тебя ж в руках гребаная М-шесть.
79
В тот момент, когда Эндрюс отвернулся, Соломон ухватился за веревку и поднял ноги кверху, перевернувшись вниз головой. В освежеванном плече вспыхнула боль, но она помогла сосредоточиться. Если чувствуешь боль – значит жив. И это замечательно.
Он обернул веревку вокруг лодыжки, удерживаясь вниз головой, готовясь. Шанс спастись – только один. Пламя мчится, будто пожар в пустыне, с которым Соломон сражался днем. Если пламя настигнет – гибель. Второй попытки не будет.
Он напряг ногу, стараясь, чтобы не соскользнула веревка, перегнулся в пояснице и потянулся связанными руками. Удерживать тонкую веревку трудно, тяжесть заставила ее немного проскользнуть, приблизив Соломона к языкам пламени, уже мечущимся прямо под ним. Он ухватил веревку над коленями, уцепился изо всех сил, высвободил ступню и начал просовывать ее дальше вверх, пока весь вес не пришелся лишь на руки.
Температура поднималась быстро. Огонь стремительно поедал кислород. Напрягаться стало труднее. Соломон опять закрутил веревку вокруг лодыжки, потянулся руками, уцепился выше, мучительно продвигаясь по нескольку футов…
Когда до балки оставался всего фут, жар был уже невыносим, но Соломон подавил желание рвануться, чтобы ухватиться за балку. Следующее движение – самое рискованное. Надо высвободить ногу и закинуть за балку, удерживаясь ослабевшими руками. Одна ошибка, неверное движение – и он полетит в пламя на бетонном полу в двадцати футах внизу.
Ангар уже весь заполнился дымом. Как тяжело дышать! Соломон стиснул тонкую веревку, высвободил ногу – и ощутил, как скользит вниз. Сила ушла. Он падал. Но из глубины сознания вдруг всплыла мысль: сил должно хватить. Когда-то он, Соломон Крид, был гораздо сильнее. Отогнав предательскую мысль, он выбросил ногу вверх и зацепился ею за балку точно в тот момент, когда сдали измученные пальцы. Острый край впился под колено. Соломон снова ухватился за веревку, чтобы не сорваться, зацепился второй ногой и на мгновение завис, словно летучая мышь, вниз головой среди дыма и жара.
Часть ангара прямо под ним уже вся пылала. Огонь проглотил верстак, тело на полу и быстро распространялся. Еще немного – и попадешь в ловушку. Огонь удушит и убьет.
Осторожно, стараясь не терять равновесия, Соломон взобрался на балку, затем встал, уверенно и скоро пошел по ней, направляясь к части ангара, еще не затронутой огнем. Впереди виднелась еще одна балка с прикрепленной системой блоков на стальных полозьях, чтобы перемещать двигатели и тяжелые детали самолетов. С блоков стальные цепи свешивались до пола – безопасный путь вниз. Они настолько поглотили внимание Соломона, что он не заметил, как натягивается веревка. Неожиданный рывок не лишил его равновесия. Соломон шагнул назад и все же смог удержаться на ногах. Но связывающая кисти веревка по-прежнему оставалась привязанной к столбу, отчего-то не затронутому огнем, который расползался дальше и дальше; жар усиливался, дым густел. Соломон оказался в западне.
Он заставил себя вернуться в самое пекло, хотя все инстинкты кричали, что надо бежать. Опустил ослабевшую веревку в пламя. Та мгновенно занялась, запылала. Соломон присел на корточки и стал терпеливо ждать, нервно поглядывая на расползающийся огонь. Языки его почти уже достигли цепей. Чтобы сосредоточиться и легче переносить пекло, Соломон произнес слова с церковной стены:
