Соломон осторожно развернул вторую страницу – столь же древнюю, как и первая, такого же размера, с такой же бумажкой. На обеих ее сторонах были надписи. Одна – рукой Кэссиди, вторая – выведенное незнакомым почерком посвящение. Соломон прочел, и все сразу встало на свои места.
Взяв с собой куклу и блокнот, он поднялся и заспешил к выходу. Плексигласовый футляр, укрывавший старую Библию, сдвинулся от взрыва и потрескался вблизи болтов, крепивших прозрачный короб к деревянному основанию. Соломон ударил его сбоку, и короб сорвался с креплений, открыв Библию.
Почти век она лежала, распахнутая на Книге Исхода, но Соломон закрыл ее и открыл снова на первых страницах, отыскивая посвящение. Но не нашел его. Три первые страницы были вырваны у самого корешка. Соломон приложил к разрыву только что прочитанную страницу. Клочки идеально совместились. Вторая страница тоже была вырвана из этой Библии.
Соломон перечитал посвящение и улыбнулся. Больше не нужно мчаться на спасение Джеймса Коронадо. Соломон Крид спас его.
95
Холли пробуждалась медленно.
Сон не хотел отпускать ее. В нем Холли ехала вместе с мужем по пустыне в один из тех вечеров, когда небо источает вязкое и текучее тепло. Холли проснулась с улыбкой на лице, но затем осознала, где лежит, и радость ушла.
Под спиной – подушки; нога целиком забинтована, из руки торчат капельницы. Ощущение, будто попала под грузовик. Затем вернулась память о том, что произошло. Право, если бы Холли просто попала под грузовик, было бы гораздо лучше.
Все тело было охвачено болью. Холли поискала кнопку, чтобы вызвать кого-нибудь, вытребовать снотворное, снова провалиться в счастливый сон, – и обнаружила на тумбочке сложенный листок бумаги с надписью: «Холли».
Потянулась, надавила кнопку, затем взяла листок бумаги и снова откинулась на подушки. Записка была на страничке, вырванной из истории болезни.
Ваш муж был прав. Потерянные сокровища Кэссиди оказались именно там, где и предполагал их найти Джеймс. Страница, которую вы видите, вырвана из Библии Кэссиди. Убедиться в этом можно, сравнивая края. Остальное – на стене в кабинете Джеймса.
Подписи не было, но Холли знала, от кого записка.
В ней лежал сложенный лист очень старой бумаги. Холли развернула его и увидела, что он с обеих сторон исписан архаичным каллиграфическим почерком.
Я согрешил, Бог ведает, я согрешил, но я молю Его, милосердного, не обременять моими грехами тех, кто понесет мое имя, и ради того оставляю это признание.
Перед тем как отыскать богатство, построить церковь, сотворить город и новую жизнь для себя, я был другим человеком, с другой семьей и другим именем. В тщеславии моем я посчитал, что семья не позволит достичь того, что рисовалось в моих мечтах, и я забросил семью в поисках удачи и слишком поздно осознал, что нет большего богатства, нежели полученное при рождении имя и те, кто понесет его в будущее. Понимание пришло ко мне, когда я слишком прочно увяз в своей новой личине и славном имени и не сомневался в том, что признание в обмане может разрушить все доброе, сотворенное мною.
Единожды я сознался в грехе обмана священнику, давшему мне Библию, но тот умер и унес тайну в могилу – как и я уношу тайну в свою.
Фонд, учрежденный мною для брошенных семей, и питаемый им сиротский приют – это мой способ отыскать брошенную семью без риска запятнать имя Кэссиди. И мое искупление. Мне остается лишь молиться о том, чтобы оставленная семья смогла прожить без меня и спустя должное время, в более цивилизованном будущем, разорванные половинки моего прошлого смогли соединиться и сделаться единым целым. Ибо, как сказал мне священник, принимая исповедь:
«Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота».
Книга Притчей, 22:1
Дж. К.
Холли закончила чтение как раз в тот момент, когда вошел доктор Палмер.
– Как самочувствие? – спросил он.
– Будто меня подстрелили, – ответила она и перевернула страницу.
– А не считая этого?
– Великолепно.
На обороте были два посвящения. Первое – от 1868 года, когда епископ Лимерика подарил Библию отцу Патрику О’Брайену. Второе было написано другим почерком, тонким, угловатым, выдававшим старость либо немощь. Дата – 1 мая 1879 года:
Сим передаю эту Библию Джеймсу Коронадо,
путешествующему под именем Джек Кэссиди.
Подписано: преп. Патрик О’Брайен,
магистр искусств
Холли перечитала имена и лишь затем поняла, что же имел в виду Соломон: «Остальное – на стене в кабинете Джеймса».
Холли представила фамильное древо мужа вплоть до старейшего родственника – того, в честь кого и назвали Джима.
Джеймс Коронадо. Или Джек Кэссиди. Одно и то же.
Муж всю жизнь восхищался Кэссиди, не понимая, что он – один из них.
Она посмотрела на доктора, вдруг заметив, что он продолжает говорить.
– Вы слышали хоть что-нибудь из того, что я сказал? – спросил он.
– Нет. Вы знаете, я слегка…
– Неспособность сконцентрироваться – побочный эффект гормонального дисбаланса. Вместе с тошнотой и целым букетом других прелестей.
– О чем вы? – сконфуженно спросила Холли. – Что со мной не так?
Палмер улыбнулся:
– Вы и в самом деле ничего не слышали, правда? Миссис Коронадо, с вами ничего скверного. Совсем наоборот. Вы беременны.
96
Съезжая с дороги на насыпь, ведущую к мотелю «Бест вестерн», Малкэй ощутил приступ дежавю. Планировка не та, что у вчерашнего «Бест вестерн». Жилые блоки больше, их самих меньше, но ощущение то же самое: безликость, функциональность. Депрессивность.
Малкэй припарковался у мотельного офиса и по пути к нему внимательно осмотрел машины на стоянке. Старая привычка.
Сборник тату и пирсинга в человеческом обличье вручил план мотеля, ключ от указанной комнаты и, не успел гость скрыться за дверью, снова принялся играть на мобильном в «Сода краш».
Снаружи солнце било и ранило. Перед тем как сесть за руль, Малкэй провел пальцем по джипу, оставив четкую линию. Целая ночь в дороге с остановками только на заправку и кофе. Ощущение – словно глаза ободрали наждаком.
Малкэй выбрал комнату в самом дальнем от дороги блоке. Семейный номер, чуть больше, чем вчерашний, но в остальном такой же: кухонька, бугристые двуспальные кровати, древний телевизор и гремящий, гудящий кондиционер.
Малкэй схватил пульт, включил телевизор и тяжело плюхнулся на кровать. Сквозь тонкие простыни и покрывало в тело впились пружины матраса. Если опуститься на кровать, заснешь прежде, чем голова коснется подушки. Но спать нельзя. Пока еще нельзя.
