С нарастающим отчаянием мы с Маришей огляделись вокруг себя. Пейзаж, который из окна поезда выглядел так притягательно, при ближайшем рассмотрении сильно нас разочаровал. И зачем, спрашивается, мы выскочили из вагона на этом забытом богом разъезде? Любой другой затруднился бы с ответом, но мне он был хорошо известен. И давно пора бы смириться с тем, что эксцентричная натура моей подруги время от времени требовала выхода, причем времена эти наступали в самый неожиданный для окружающих, в том числе и для меня, момент, и каждый раз я оказывалась совершенно к нему не подготовленной.
Ну и что из того, что под синим небом раскинулось просторное поле, за которым вырисовывалась кучка домиков с белеными стенами и крышами, про которые один из наших попутчиков сказал, будто они крыты соломой. Нельзя же в самом деле быть такими идиотками, чтобы поверить в то, что на рубеже XXI века люди еще кроют крышу соломой. Но, поддавшись соблазну вкусить прелести жизни в дремлющем под жарким солнцем украинском селе, Мариша настояла на том, чтобы мы сошли с поезда. И вот по ее милости и моей слабохарактерности мы и оказались в полной тишине и гордом одиночестве посреди колхозных полей.
Хотя на самом деле все началось еще раньше, когда Мариша решила оставить наш родной и любимый Питер и потребовала, чтобы я ехала вместе с ней.
– Посмотри на себя, – твердила она. – Ты ж тут совершенно завяла. У тебя вид, как у худосочной герани, которую забыли полить.
Меня от ее сравнения кинуло в холодный пот, что в некотором роде было даже приятно. Я вполне разделяла ее стремление покинуть город, так как внезапно в город пришла жара, от которой положительно не было спасения нигде, кроме бассейна или душа. Согласитесь, возможно провести в душе час или даже два, но глупо торчать там несколько дней кряду. Можно еще включить вентилятор, но он тоже проблемы не решал, потому что перегонял с места на место все тот же раскаленный воздух. Тут-то Марише и пришла в голову светлая мысль поехать на юг, потому что там есть море и сидеть в нем намного приятнее, чем у себя в ванне. К сожалению, сходные мысли посетили без малого девять десятых наших земляков. Во всяком случае именно к такому заключению пришла я, увидев, какие толпы собрались в железнодорожных кассах, торгующих билетами на южные направления.
– У меня, конечно, есть деньги, но не так много, чтобы тратиться на самолет, – сокрушенно вздохнула Мариша, печально пристраиваясь в хвост извивающейся очереди и гипнотизируя меня взглядом, призывающим остаться с ней. Воспротивиться – значило бы вступить с Маришей в жаркую перепалку, а я даже подумать об этом не могла в такую погоду.
Когда мы отстояли без малого полтора часа, Мариша вдруг додумалась до того, что можно поручить взять билеты мне. Ей, видите ли, надо срочно посмотреть расписание. Разумеется, стоило мне подойти к окошку кассы, как я услышала:
– На двадцатое в Симферополь билетов нет.
– А плацкартные? А на следующие дни? – робко спросила я.
Ответом мне был презрительный взгляд неимоверно толстой дамы, восседавшей за малюсеньким по сравнению с ней компьютером. Малыш трудолюбиво жужжал и потрескивал, но мест для нас все равно не находилось.
– Есть два места на завтра на Чернигов. Хотите? – прищурилась дама, одарив меня взглядом, не предвещавшим хорошего продолжения беседы в случае моего отказа от столь выгодного и своевременного предложения.
– Давайте, – решилась я, не дожидаясь Мариши и уже осознав, что ничего другого нам тут не светит.
Я так же отлично понимала, что при такой духоте совершать ежедневно походы на вокзал вместе со страждущей Маришей в надежде купить горящий билет на вожделенный Симферополь мне будет не под силу. Поэтому Чернигов казался сейчас наилучшим выходом. И мне еще повезло – ведь могли вообще предложить билет в Ташкент или в Душанбе.
– Правильно, – просветлела лицом дама и голосом, полным оптимизма, на мой взгляд ничем не подкрепленного, добавила: – Прекрасный город! Оттуда доберетесь до моря – и никаких проблем.
– Ты сошла с ума, – грустно констатировала Мариша, когда я, оторвав ее от изучения расписания, призналась в содеянном. – Ты же в курсе, со мной в тех краях всегда случаются жуткие вещи. Последний раз, например, я там вышла замуж.
Я поежилась – муж у Мариши и в самом деле жуткий. Но делать нечего, обмен билетов исключался. Таким образом мы с Маришей оказались в этом гремящем всеми своими составляющими поезде, который быстро заполнился загорелыми людьми с объемными тюками, издающими густой запах чеснока. В смысле чесноком пахли не тюки, а люди, но уж пахли так, что даже неприхотливой Марише мало не показалось.
По мере продвижения на юг запах усиливался. Его привносили в вагон все новые пассажиры. Да еще все, будто сговорившись, ели сало с луком. Мы с Маришей, обладатели вареной курицы, чувствовали себя неуютно.
В соседи нам досталась пожилая супружеская пара с густым крестьянским загаром на морщинистых лицах и разбитых физической работой руках да трое хиппующих и потому очень грязных парнишек. Хиппующие элементы тоже хотели в Крым, но даже сходство наших желаний не подвигло Маришу на сближение с ними. В этом вопросе я проявила полную с ней солидарность, потому что воняло от них так, что даже духовитый чеснок блекнул по сравнению с ароматом их молодых тел.
Я с самого начала смирилась со своей участью и скромно забилась в уголок возле окошка, из которого хоть немного тянуло свежим воздухом, но Мариша по натуре была бойцом и так просто не сдавалась. Для начала она развернула перед ближайшими пассажирами широкую пропаганду жевательной резинки, придающей ослепительную белизну не только натуральным зубам, но и протезам, у кого они есть. В качестве рекламного образца она предложила всем попробовать по квадратику резинки сразу после обеда. Но это сработало только на один раз, потом они вежливо, но твердо отказывались. А как подступиться к трем душистым мальчуганам, Мариша просто не представляла. И тут один из мальчиков решил немного поухаживать за Маришей. Запах его носков не перешиб бы никакой французский парфюм. Мариша кидала на меня страдающие взгляды, умоляя о помощи, но я ожесточила свое сердце и хранила нейтралитет. Ничто сейчас не могло бы вынудить меня влиться в их компанию. У Мариши же иного выхода не было. Может, поэтому она с такой тоской смотрела на пробегающие за окнами деревушки и вольные леса.
– Думаешь, дальше будет еще хуже? – спрашивала Мариша с завидной регулярностью, каждый раз надеясь услышать от меня заверения в обратном.
– Конечно, – безжалостно разочаровывала я ее. – Дальше будет хуже, потому что время идет, а чище они не становятся.
В середине второго дня нашего пути, когда мы дошли уже до состояния, близкого к помешательству, поезд остановился среди полей и Марише пришла вдруг в голову мысль. Причем мысль эта предвещала мне многие беды. Я поняла это сразу по разгоревшемуся в Маришиных глазах огню безумия.
