— Котик — золотой человек! — громко молвила я.
Это прозвучало несколько парадоксально, но спорить никто не стал.
— Привет, Наташка, — золотой котик боком вдвинулся в дверь и сгрузил на пол покупки.
— Привет, Ромашка! — ответила я в рифму, непроизвольно (привычка вечноголодного человека) посмотрев на пакет.
Сквозь прозрачный пластик я разглядела авокадо и кумкват и восхитилась педагогическими способностями Ивасика. Научить мужчину разбираться в экзотических фруктах — это серьезное достижение!
— Ну-у-у, котик — он не совсем мужчина, ты же понимаешь, — хихикнул мой внутренний голос. — Впрочем, это личное дело каждого.
Чтобы не мешать личным делам соседей, я не стала засиживаться у них в гостях и, торопливо выхлебав модный супчик, пошла домой.
Причем, Ромашка как самый настоящий мужчина проводил меня, не позволив девушке самой нести пакет с насущным хлебом и другими продуктами.
Чувствуя себя королевой при галантном паже, я привычно втолкнула в замочную скважину ключ и… не смогла его повернуть.
— Бабка Ежка не тот ключик дала?! — всполошился мой внутренний голос.
Как и я, он сознавал, что нам больше некого наладить в суровый и долгий поход из подъезда в подъезд, на этот раз придется своими собственными ножками топать.
Я вытянула ключ из скважины и одарила его взором, полным укоризны и недоумения: вроде мой? Или бабулька перепутала?
А паж Ромашка решил, что королева уже открыла путь в свои чертоги, и, явно торопясь покончить с благородной миссией сопровождения, толкнул дверь.
И она распахнулась.
— Не понял! — с претензией выразил нашу общую озадаченность мой внутренний голос. — Она что, открыта была?!
— Не понял! — эхом донесся из чертогов голос Ромашки. — Ты в доме вообще уборку не делаешь?!
— Вообще делаю, — я засмущалась. — Иногда…
— Редко, — в приступе неуместной честности добавил мой внутренний голос.
Мое смущение трансформировалось в раздражение.
Да, я не великая аккуратистка, но кто бы мне на это пенял! Между прочим, Ивасик плакался, что его котик Ромашка разбрасывает дома грязные носки в стиле сеятеля!
— Просто офигенный бардак! — не без почтения молвил тем временем сеятель.
— А ну пусти! — Я толкнула его в спину.
Застрял, понимаешь, в узком коридоре, как пробка!
Ромашка послушно продавился в кухню и восторженно вякнул про бардак уже оттуда.
А я заглянула в комнату и полномасштабно уподобилась легендарному овощу.
В смысле, основательно охренела.
Потому что ТАКОГО бардака у меня никогда раньше не бывало!
— Я даже не уверен, что ты смогла бы его создать, — солидарно со мной произнес внутренний голос, натолкнув на дельную мысль.
— Кто-о?! — взревела я. — Какая сволочь это сделала?!
— Не ты? — правильно понял мой вопль Ромашка.
Сообразительный.
Я, конечно, произвожу иной раз впечатление особы странной и порывистой, но все-таки не вываливаю на пол содержимое мебельных ящиков, полок и антресолей!
Во всяком случае, всех сразу.
— На кухне то же самое? — Я обернулась к Ромашке, азартно сопящему за моей спиной.
— Ага, — лаконично ответил он, с нескрываемым интересом оглядывая поруганный интерьер поверх моего плеча. — И во второй комнате, кажется, тоже…
Тут только я обратила внимание на то, что обычно запертая дверь в смежную комнату приоткрыта.
— Айда, посмотрим! — воодушевился мой внутренний голос.
Квартира, в которой я живу, вообще-то двушка, но сдали мне ее как однушку. Вторую комнату владелец запер еще до моего вселения, и мне всегда отчаянно хотелось увидеть, что там и как. Ну знаете, синдром супруги Синей Бороды.
Переступая через разбросанные по полу бумаги и тряпки, я проскакала к заветной двери и заглянула в секретную комнату.
— Ну чисто музей! — восхитился Ромашка, без сомнений и колебаний последовавший за мной.
Стены небольшой комнаты были плотно, квадратно-гнездовым способом, закрыты картинами. Из мебели присутствовал только старинный шкафчик-горка, заполненный бокалами, рюмками, графинами и прочей претенциозной стеклотарой. А бардака как такового не было, что меня странным образом задело.
Как будто у погромщиков на музейный интерьер рука не поднялась!
Это унизило меня как личность, ведущую непритязательный и скромный образ жизни.
— Придется Вадику звонить, — оборвала мое обиженное сопение реплика Ромашки.
— Зачем?
Я поежилась.
Вадик — это маклер, при посредничестве которого арендовали жилье и я, и Ивасик с котиком. Настоящих хозяев наших квартир мы не знаем и по всем вопросам, связанным с проживанием, контактируем с Вадиком. Мужичок он ничего так, добродушный, но квартирный вопрос его сильно испортил, и я уверена — Вадик обязательно попытается стребовать с меня арендную плату досрочно. Типа, чтобы два раза не ходить. А я еще не разжилась деньгами на очередную квартплату!
— А вдруг тут какого Рембрандта не хватает? — Ромашка кивнул на стену в картинах. — Доказывай потом, что не ты его сперла!
Я с сомнением оглядела немногочисленные территории, не охваченные высоким искусством.
Бреши были невеликие, максимум с почтовую открытку, но даже такое маленькое полотно кисти Рембрандта стоило бы больших денег.
— Не думаю, Рембрандт не мелочился, у него натурщицы такие габаритные были, что в миниатюры не помещались, — проворчала я, но все-таки позвонила Вадику.
Он примчался быстро, потому что живет на соседней улице и именно поэтому курирует наш квартал, но еще до его прихода я успела позвонить Марье Васильне и получить клятвенное заверение, что она оставила мое жилище в целости и сохранности.
Бабуля была абсолютно уверена, что заперла дверь на ключ, и сомневаться в ее словах оснований не было: ни склероза, ни маразма у нашей управдомши нет и в помине.
— Вроде все на месте, — сказал, явившись по тревоге, и Вадик. — А рембрандтов тут не было и нет, это все самодельные копии, мазня дедули, который оставил внуку хату с наказом хранить его сокровища в высшей степени бережно и трепетно, так в завещании и написал: коллекцию не продавать, не разбазаривать, из родных стен не выносить во веки веков, аминь. Наследничек, собственно, потому тут и жить не стал — диссонирует интерьерчик с его чувством прекрасного.
Тут он посмотрел на меня с новым интересом и сказал неуверенно, словно пробуя, как это звучит:
— Кстати, а ведь кражу-то дед не предусмотрел…
— Сколько? — спросила я прямо.
