Здесь все связано с религией, подумала Либ. К тому же она уразумела, почему вся еда отдавала торфом. Если она останется здесь на все две недели, то поглотит добрую пригоршню болотистой почвы. От одной мысли об этом у нее свело рот.
– Это были последние допущенные посетители, – твердым голосом сказала Либ хозяйке.
Анна, опершись на дверь, смотрела, как группа садится в коляску.
Розалин О’Доннелл, тряхнув юбками, выпрямилась:
– Для ирландцев гостеприимство – священный закон, миссис Райт. Если кто-то постучится в дверь, мы обязаны впустить человека, накормить и дать приют, даже если на полу кухни уже вповалку спят люди. – Широким жестом она словно обняла толпу невидимых гостей.
Гостеприимство, как бы не так!
– Это не значит, что нужно принимать нищих, – заметила Либ.
– Богатый или бедный, мы все равны перед Господом.
Ее благочестивый тон вывел Либ из себя.
– Эти люди – глупцы. Им так не терпится увидеть вашу дочь, которая якобы живет без еды, что они готовы заплатить за эту привилегию.
Анна вращала тауматроп, на него упал свет.
– Что плохого в том, что при виде Анны им хочется сделать пожертвование? – поджав губы, поинтересовалась миссис О’Доннелл.
Девочка подошла к матери и вручила ей подарки. Чтобы отвлечь женщин от спора, подумала Либ.
– Они, конечно, твои, детка, – сказала Розалин.
Анна покачала головой:
– Разве мистер Таддеус не говорил про тот золотой крест, который на днях оставила одна женщина, что его можно продать и собрать хорошую сумму для бедных?
– Но это всего лишь игрушки, – ответила мать. – Ну, перчатки в футляре – их, пожалуй, можно продать… – Она повернула грецкий орех на ладони. – А эту крутящуюся штуку оставь. Ну какой от нее вред? Если только миссис Райт не усмотрит что-нибудь.
Либ придержала язык.
Она вошла в спальню перед Анной и опять обследовала все поверхности – пол, шкатулку с сокровищами, комод, постель.
– Вы сердитесь? – спросила Анна, крутя в пальцах тауматроп.
– Из-за игрушки? Нет-нет.
Все-таки что за ребенок, несмотря на все туманные стороны ее положения!
– Тогда из-за посетителей?
– Пожалуй. В душе они не пекутся о твоем благополучии.
В кухне прозвенел колокольчик, и Анна снова опустилась на колени. Неудивительно, что голени девочки в синяках. Шли минуты, и комнату заполняли молитвы «Ангелуса». Словно тебя заперли в монастыре, подумала Либ.
– Через Христа, Господа нашего. Аминь.
Анна встала, ухватившись за спинку стула.
– Тебе нехорошо? – спросила Либ.
Покачав головой, Анна поправила шаль.
– Как часто вам надо делать все это?
– Только в полдень, – ответила девочка. – Лучше было бы читать в шесть утра, а также вечером, но мама, папа и Китти очень заняты.
Вчера Либ совершила ошибку, сказав прислуге, что может подождать с обедом. На этот раз она позвала Китти и попросила что-нибудь поесть.
Китти принесла свежего сливочного сыра. Видимо, эта штука висела тогда в мешочке между двумя стульями. В хлебе, еще теплом, на вкус Либ, было чересчур много отрубей. Ожидая нового осеннего урожая картофеля, семья вынуждена была постепенно опустошать все припасы.
Хотя Либ уже привыкла есть в присутствии Анны, но по-прежнему чувствовала себя свиньей, уткнувшейся рылом в корыто.
Покончив с едой, Либ начала читать роман «Адам Бид»
[6]. Когда в час дня в дверь постучала монахиня, Либ вздрогнула – она почти позабыла, что ее дежурство должно закончиться.
– Посмотрите, сестра, – сказала Анна, вращая тауматроп.
– Что за вещица!
Либ поняла, что и в этот раз двум сиделкам не удастся поговорить с глазу на глаз. Подойдя ближе и наклонившись к чепцу монахини, она прошептала:
– Пока я не заметила ничего предосудительного. А вы?
– Ничего, – отозвалась сестра и, замявшись, добавила: – Нам нельзя совещаться.
– Да, но…
– Доктор Макбрэрти настаивал, чтобы мы не обменивались своими мнениями.
– Я не выпытываю у вас ваше мнение, сестра, – резко ответила Либ. – А хочу знать лишь основные факты. К примеру, вы записываете количество экскрементов? Я имею в виду, твердых?
– Ничего подобного не было, – тихо ответила монахиня.
Либ кивнула.
– Я объяснила миссис О’Доннелл, что не должно быть никаких контактов без присмотра, – продолжала она. – Разрешим только обниматься с родителями утром и вечером при отходе ко сну. И ни один из них не должен входить в комнату, когда там нет Анны.
Монахиня напоминала безгласного наемного участника похоронной процессии.
Либ пробиралась по грязному проулку с рытвинами, заполненными водой после ночного дождя, в которой отражалось голубое небо.
Она пришла к выводу, что в отсутствие второй сестры, работающей согласно высоким стандартам Либ, то есть по стандартам самой мисс Н., вся затея с надзором могла провалиться. При недостатке надлежащей бдительности по отношению к хитрому ребенку все усилия и затраты могут оказаться напрасными.
И все же Либ до сих пор не нашла доказательств обмана. Если не считать, разумеется, одной огромной лжи – утверждения о том, что Анна живет без пищи.
Манна небесная – вот о чем она позабыла спросить сестру Майкл. Либ могла не особо доверять суждению монахини, однако эта женщина наверняка знает Библию.
В тот день было довольно жарко. Либ сняла плащ и несла его на руке. Подергав за воротник платья, она пожалела, что оно такое толстое и колючее.
В комнате над лавкой Либ переоделась в простой зеленый костюм. Невмоготу было даже ненадолго оставаться в доме – она и так полдня провела взаперти.
Внизу двое мужчин выносили из коридора легко узнаваемый предмет. Либ отпрянула.
– Прошу прощения, миссис Райт, – сказала Мэгги Райан, – они мигом вынесут его.
Либ смотрела, как мужчины обносят неукрашенный гроб вокруг прилавка.
– Мой отец к тому же и гробовщик, – объяснила девушка, – у него есть для аренды пара двуколок.
Значит, экипаж за окном при необходимости используется в качестве катафалка. Сочетание занятий Райана показалось Либ отталкивающим.
– Тихое у вас тут место.
Мэгги кивнула, как раз когда за гробом захлопнулась дверь.
