Но задача это непростая. Теперь Либ это знала, а три дня назад еще нет.
– Это здесь!
В отдалении послышался скрип. Он исходил от шаткого экипажа, остановившегося у дома О’Доннеллов. Пассажиры махали руками.
Уже осаждают, даже в столь ранний час. Куда подевалась Анна? Покрутив головой, Либ наконец увидела девочку, которая нюхала какой-то цветок. Ей нестерпима была мысль о подхалимстве, лести, назойливых вопросах.
– Мне нужно отвести ее домой, доктор.
Подбежав к Анне, Либ схватила ее за руку.
– Пожалуйста…
– Нет, Анна, тебе нельзя с ними разговаривать. У нас есть правило, и мы должны его придерживаться.
Срезав угол поля, Либ поспешно повела девочку к хижине, доктор шел следом. Анна споткнулась, подвернув ногу в огромном ботинке.
– Ушиблась? – спросила Либ.
Девочка покачала головой.
Либ провела Анну за собой вдоль боковой стены хижины – почему у них нет черного входа? – и протиснулась сквозь кучку посетителей, которые спорили с Розалин О’Доннелл, по локоть испачканной в муке.
– Вот она идет, чудесная крошка! – воскликнул один из мужчин.
Какая-то женщина подошла ближе:
– Если позволишь подержаться за подол твоего платья, милая…
Либ плечом загородила ребенка.
– …одной капли твоей слюны или прикосновения твоих пальчиков хватит, чтобы вылечить болячку у меня на шее!
Только когда они вошли и Либ захлопнула дверь за доктором Макбрэрти, она заметила, что Анна задыхается, и не только от страха перед цепкими руками посетителей. Девочка очень хрупкая, напомнила себе Либ. Только невнимательная медсестра стала бы излишне напрягать ее. Мисс Н. отругала бы Либ.
– Тебе нездоровится, душечка? – спросила Розалин О’Доннелл.
Анна опустилась на ближайший табурет.
– Наверное, она просто запыхалась, – произнес Макбрэрти.
– Сейчас нагрею тебе фланельку.
Хозяйка вытерла руки, а потом повесила тряпку у огня.
– Ты немного продрогла на прогулке, – сказал девочке Макбрэрти.
– Ей всегда зябко, – пробормотала Либ.
Руки у девочки были голубоватые. Либ подвела ее к стулу с высокой спинкой, стоящему у очага, и растерла пухлые пальчики девочки – легко, боясь сделать ей больно.
Розалин с нежностью обмотала шею Анны теплой фланелькой.
Либ хотела было пощупать тряпицу, чтобы убедиться, что там нет ничего съедобного, но у нее сдали нервы.
– А как ты ладишь с миссис Райт, дорогая моя? – спросил доктор.
– Очень хорошо, – ответила Анна.
Это она только из вежливости? Либ могла бы вспомнить моменты, когда была раздражительна или строга с девочкой.
– Она загадывает мне загадки, – добавила Анна.
– Замечательно!
Проверяя пульс, доктор держал опухшее запястье девочки.
Миссис О’Доннелл, стоявшая вместе с Китти у стола перед дальним окошком, на миг перестала лепить овсяные лепешки.
– Какие загадки?
– Умные, – ответила Анна матери.
– Сейчас тебе уже лучше? – спросил Макбрэрти.
Она с улыбкой кивнула.
– Тогда я пойду. Розалин, доброго дня, – проговорил он с поклоном.
– И вам, доктор. Благослови вас Бог за то, что зашли.
Когда за доктором захлопнулась дверь, Либ погрустнела. Он почти ее не слушал, игнорировал предупреждения Стэндиша. Очарован «чудесной крошкой».
Либ заметила у двери пустой табурет:
– Вижу, сейфа больше нет.
– Мы отослали его мистеру Таддеусу вместе с маленькими перчатками в скорлупке, – сказала Китти.
– Каждый пенни направлен в помощь и утешение беднякам, – бросила Розалин О’Доннелл в сторону Либ. – Только подумай, Анна. Ты приумножаешь богатства на небесах.
До чего же Розалин нравится греться в лучах отраженной славы. Мать – вдохновитель этого заговора, а не просто одна из участниц. Либ почти не сомневалась в этом. Сейчас она пыталась не встречаться с женщиной глазами, чтобы не выдать свою враждебность.
На каминной полке, всего в нескольких дюймах от лица Либ, рядом со старой семейной фотографией стояла новая. На обеих девочка выглядела примерно одинаково: те же изящные руки и ноги, то же выражение немного не от мира сего. Как будто для Анны время не шло, как будто она сохранилась за стеклом.
Либ опять поразил странный вид брата Анны. Юношеское лицо Пэта было похоже на более нежное лицо сестры, только волосы у него были зачесаны направо, как обычно у мальчиков. Губы темные, словно накрашенные. Он прислонился к своей неукротимой матери, как маленький ребенок или же подвыпивший фат. Как там говорится в псалме? Странные дети исчезли.
Анна, чтобы согреться, изящным веером раскинула кисти рук над камином.
Как разузнать о мальчике больше?
– Вы, наверное, скучаете по сыну, миссис О’Доннелл.
– Да, конечно, – помолчав, ответила Розалин О’Доннелл. Орудуя секачом, зажатым в большой сухопарой руке, она рубила перезрелый пастернак. – Что ж, как говорят, была бы шея, а хомут найдется.
– Вы давно не получали от него вестей?
Нож замер, и Розалин О’Доннелл уставилась на Либ:
– Он смотрит на нас сверху вниз.
Так, значит, Пэт О’Доннелл хорошо устроился в Новом Свете? Да так хорошо, что и не думает писать своей плебейской семье?
– С небес, – промолвила Китти.
Либ вздрогнула.
Прислуга показала пальцем вверх – на тот случай, если англичанка не поняла.
– Он умер в прошлом ноябре.
Либ невольно прикрыла рот рукой.
– Ему не было и пятнадцати, – добавила прислуга.
– О миссис О’Доннелл! – вскричала Либ. – Простите мне мою бестактность. Я и не представляла…
Она указала на дагеротип, с которого мальчик смотрел, казалось, с презрением – или то была радость? Либ догадалась, что снимок был сделан не перед его смертью, а после.
Анна, откинувшись на стуле и завороженно глядя на пламя, казалось, ничего не слышала.
Розалин О’Доннелл нисколько не обиделась, а с довольным видом разулыбалась:
– Вам он кажется живым, мэм? Тут есть одна хитрость.
Лежит на руках у матери. Губы почернели, первый признак разложения – Либ могла бы и догадаться. Сколько пролежал мальчик О’Доннеллов на кухне – день, два или три, пока его родные дожидались фотографа?
Розалин О’Доннелл подошла так близко, что Либ вздрогнула.
