Он жестом прервал ее:
– Я снова появлюсь ближе к вечеру. Это вас успокоит?
Либ, пошатываясь, пошла к двери.
Разговор не получился. Ей следовало постепенно подвести Макбрэрти к мысли о том, что он по собственной воле хочет прекратить наблюдение, точно так же, как начал его. Приехав в эту страну восемь дней назад, Либ совершала один промах за другим. Мисс Н. было бы за нее стыдно.
В час дня Либ нашла Анну в постели, укутанную одеялами. Ноги ее были обложены горячими кирпичами.
– Ей понадобилось вздремнуть после прогулки по двору, – пробубнила сестра Майкл, застегивая плащ.
Либ лишилась дара речи. Впервые ребенок улегся в постель в середине дня. Она обследовала крошечную лужицу в ночном горшке. Не более чайной ложки, и очень темная. Может ли в моче быть кровь?
Когда Анна проснулась, они с Либ поболтали о солнечном свете. Пульс у девочки был 112, самый частый за последнюю неделю.
– Как ты себя чувствуешь, Анна?
– Довольно хорошо, – еле слышно произнесла она.
– У тебя не пересохло в горле? Хочешь выпить воды?
– Если вы хотите.
Анна села в кровати и сделала глоток.
На ложке остался еле заметный красный след.
– Открой, пожалуйста, рот.
Повернув подбородок Анны к свету, Либ заглянула ей в рот. Десны в некоторых местах кровоточили. Что ж, по крайней мере, кровоточат десны, а не желудок. Один из коренных зубов рос под странным углом. Либ поддела его ногтем, и он наклонился вбок. Вытащив его указательным и большим пальцем, она увидела, что зуб не молочный, а постоянный.
Анна заморгала, посмотрев на зуб, а потом на Либ. Словно побуждала сиделку сказать что-нибудь.
Либ засунула зуб в карман передника. При случае покажет его Макбрэрти. Она будет и дальше накапливать информацию для укрепления своей позиции и ждать своего часа – но недолго.
У девочки появились темные тени вокруг губ и под глазами. Либ все заносила в свою книжку. Обезьяний пушок на щеках уплотнился и стал переходить на шею. Скопление чешуйчатых коричневых отметин вокруг ключиц. Даже в тех местах, где кожа оставалась бледной, она делалась пупырчатой, как наждачная бумага. Зрачки Анны казались расширенными, как будто изо дня в день, поглощая светло-коричневый цвет, росли черные дыры.
– Как твои глаза? Видишь как обычно?
– Я вижу то, что мне нужно видеть, – ответила Анна.
«Ослабление зрения», – добавила Либ к своим записям.
– Есть что-то еще… У тебя что-нибудь болит?
– Она просто… – Анна сделала неопределенный жест у пояса, – пронизывает насквозь.
– Пронизывает тебя?
– Не меня.
Это было сказано так тихо, что Либ с трудом разобрала.
Боль пронизывает не Анну, а другую девочку? Анна – на самом деле совсем не Анна? Может быть, рассудок девочки начал истощаться. Возможно, рассудок Либ – тоже.
Девочка перелистывала страницы Книги псалмов, время от времени бормоча строчки вслух:
– Ты, который возносишь меня от врат смерти. Вызволи меня из рук врагов моих.
Либ не понимала, может Анна по-прежнему различать текст или говорит по памяти.
– Спаси меня из пасти льва, а мою низость спаси от рогов единорогов.
Единороги? Либ никогда не считала этих вымышленных существ хищниками.
Анна привстала, чтобы положить книгу на комод. Потом с облегчением залезла в постель, словно была ночь.
Либ раздумывала, не рассказать ли Анне какую-нибудь историю. Ведь дети часто предпочитают слушать, а не читать сами. Но на ум ничего не приходило. Даже песни. Анна обычно что-то напевала. Когда же прекратилось это пение?
Глаза девочки блуждали от стены к стене, словно она искала выход. Не на чем остановиться, кроме четырех углов и напряженного лица сиделки.
Либ позвала от двери прислугу, протягивая ей кувшин:
– Китти, принеси, пожалуйста, свежую постель, и не могла бы ты нарвать цветов?
– Каких?
– Любых ярких.
Китти вернулась через десять минут с парой простыней и охапкой цветов и трав. Повернув голову, она поглядела на лежащую в постели девочку.
Либ пристально всматривалась в широкое лицо прислуги. Что это – нежность или чувство вины? Может быть, Китти знала, чем до недавнего времени кормили Анну, пусть даже она не делала этого сама? Либ раздумывала над тем, как сформулировать свой вопрос, чтобы не растревожить горничную, как уговорить ее поделиться информацией, лишь бы это спасло Анну.
– Китти! – послышался сердитый возглас Розалин О’Доннелл.
– Иду. – Горничная заспешила к двери.
Либ помогла Анне подняться и сесть на стул, а сама стала перестилать постель.
Анна, склонившись над кувшином, перебирала цветы. Там была и веточка кизила – крестообразный цветок с коричневыми отметинами римских гвоздей.
– Посмотрите, миссис Либ, даже у маленьких зубчиков есть обрамление из еще более мелких. – Девочка гладила ничем не примечательный лист.
Либ вспомнила о коренном зубе, лежащем в кармане ее фартука. Она хорошенько разгладила свежие простыни. Мисс Н. любила повторять, что складка может оставлять следы на коже, почти как хлыст. Либ уложила Анну в постель и укрыла ее тремя одеялами.
В четыре часа на обед подали что-то вроде рыбного рагу. Либ вычищала тарелку кусочком хлеба, когда торопливо вошел доктор Макбрэрти. Она поднялась так резко, что едва не опрокинула стул. Ей почему-то стало неловко, что ее застали за едой.
– Добрый день, доктор, – пытаясь приподняться, хриплым голосом произнесла Анна, и Либ бросилась к ней, чтобы подложить ей под спину еще одну подушку.
– Что ж, Анна. Сегодня у тебя хороший цвет лица.
Неужели старик действительно считает этот лихорадочный румянец показателем здоровья?
По крайней мере, доктор ласково обращался с девочкой и во время осмотра болтал о необычайно хорошей погоде. Либ он добродушно продолжал называть «наша добрая миссис Райт».
– Анна недавно потеряла зуб, – сказала Либ.
– Понятно, – ответил он. – Знаешь, что я принес тебе, дитя, – вещь, которую любезно одолжил сам сэр Отуэй Блэкетт? Кресло-каталку на колесиках, чтобы ты смогла, не переутомляясь, дышать воздухом.
– Спасибо, доктор.
Через минуту он собрался уходить, но Либ вышла вслед за ним за дверь спальни.
– Потрясающе… – пробормотал доктор.
Это слово ошарашило ее.
– Опухшие конечности, потемневшая кожа, голубоватый оттенок губ и ногтей… Я действительно считаю, что Анна меняется на системном уровне, – доверительно прошептал он ей на ухо. – Вполне естественно, что организм, поддерживаемый чем-то другим, кроме пищи, будет функционировать по-другому.
