К тому моменту, когда едва плетущийся кортеж достиг клиники Кугельштайна, Лозинский с трудом сдерживал крики боли. Несколько санитаров Кугельштайна явились прямо в его купе и сноровисто, в одно движение, переложили вице-премьера на движущиеся носилки. Лозинский, не в силах терпеть жуткие страдания, в истеричном полубреду подгонял их нечленораздельными криками, в которых с трудом угадывалась английская речь. Следом за ним ещё одна группа санитаров вывезла Белова, надрывно сипящего от запредельных мучений, и обе пары носилок одновременно оказались в лифте для ВИП-пациентов. Доктор Кугельштайн встретил их в операционной, сразу за распахнувшимися дверями.
– Господа, у нас всё готово для того, чтобы покончить с этим! – заявил он вместо приветствия, внимательно осматривая пациентов. – Мы начнём через десять минут.
– Быстрее!!! – Белов, не выдержав жесточайшей боли, невольно взвизгнул. – Пять минут!!!
– Быстрее!!! – истеричным эхом вторил Белову Лозинский. – Я умираю от боли!!! Быстрее!!!
– Как пожелаете, господа, – согласился Кугельштайн. – Всё произойдёт через пять минут. – Он обернулся к санитарам и коротко распорядился: – В операционную их.
Санитары покатили носилки по широкому коридору, и Кугельштайн пропал из вида. Сотрясающийся от нервного тика Лозинский был не в силах удерживать голову, и дергающийся взгляд непроизвольно перепрыгивал с санитаров на стоящие вдоль богато отделанного коридора статуи. Широкая рекреация этажа главной операционной была выполнена в древнеримском стиле и украшена богатой лепниной в духе римских императоров. Через каждые несколько метров вдоль стен роскошного коридора стояли высеченные из мрамора статуи римских преторианцев со вскинутой в древнеримском приветствии правой рукой и левой, сжимающей щит. Надпись на щитах гласила «Аве Цезарь», и статуи словно приветствовали влиятельных пациентов. По информации Белова, данный антураж пожелал видеть в клинике монарх известной европейской страны, являющийся пациентом Кугельштайна, который и выступил спонсором данной стилизации. В прошлые визиты в клинику Лозинский не раз не без ехидства отмечал в своих размышлениях, что имеет гораздо больше прав быть встреченным этими статуями, нежели вышеуказанный монарх. Есть в этом нечто символическое! Но сейчас боль была столь запредельной, что вице-премьер путал белый мрамор преторианцев с белыми халатами санитаров. Носилки двигались слишком медленно, мозг разрывался на части, и он кричал на статуи, требуя увеличить скорость. Звучащие позади истеричные крики Белова, требующего вызвать к нему Кугельштайна немедленно, только усиливали размалывающую голову боль, и Лозинский сипел, давясь нервным хрипом.
Спустя минуту, показавшуюся ему вечностью, санитары доставили носилки в центральную операционную, уложили пациентов на хирургические ложа и покинули помещение. Несколько секунд ничего не происходило, и сил терпеть дикую боль не осталось. Лозинский истошно заорал, требуя начать операцию немедленно, но в операционной по-прежнему было пусто. Неподалеку забился в судорогах Белов, переходя с крика на нечеловеческий вой, но ни Кугельштайн, ни его ассистенты не появлялись. Заживо распадающийся головной мозг причинял пациентам жесточайшие страдания, и вскоре их крики слились в жуткую надрывную какофонию. Сотрясающийся от нечеловеческих мучений Лозинский скорее почувствовал, нежели услышал звук приближающихся бегущих шагов и выгнулся на ложе, стремясь первым попасть на операцию. Выдержать час ожидания невозможно, он должен получить инъекцию первым, пусть умирает кто угодно, но не он!
– Что здесь происходит?! – В операционную одновременно ворвались телохранители Лозинского и Белова. – Где медики? Почему не идёт операция?
Около вице-премьера оказалась пара охранников, панически оглядывающих пустое помещение операционной. Один из них попытался удержать бьющегося в судорогах Лозинского, но прикосновения только усиливали боль, и вице-премьер отшвырнул его руку.
– Кугельштайна сюда! – взвыл Лозинский, срываясь на нечленораздельный крик боли.
Охрана забегала, поднимая полупаническую суету и что-то лихорадочно выясняя друг у друга по рациям. Гарнитуры телохранителей не пропускали звуков дальше ушной раковины, но сотрясающийся в конвульсиях Лозинский отчётливо слышал их эфир.
– Где его искать? – нервно кричал кто-то из охранников. – Здесь никого нет! Всюду пусто!
– Я на этаж ниже! – так же нервно отвечали ему. – Тут ни души! Спускаюсь дальше!
– Они же только что были здесь! – верещал кто-то ещё. – Минуту назад их было два десятка!
– Ищите!!! – истошно взвыл Белов, перекрывая суету телохранителей. – Всех сюда!!!
Охрана забегала ещё сильнее, растекаясь по этажам клиники, и Лозинский потребовал, чтобы его перевезли в кабинет Кугельштайна. Телохранители переложили вице-премьера на носилки и покатили к выходу мимо надрывно кричащего Белова. Но Лозинскому уже было безразлично всё, кроме одного – он должен получить инъекцию прямо сейчас! Немедленно!
– Тут везде пусто! – шипела чья-то рация. – Клиника пуста! Тут никого нет! Все словно сквозь землю провалились! Ни души!
– Искать!!! – Лозинский взвизгнул, хватаясь за одежды катящих носилки телохранителей. – Искать!!! Везите!!! Кугельштайна сюда!!! Всех сюда!!!
Запредельные мучения лавинообразно возросли, словно реагируя на слишком большое количество слов, и вице-премьер забился на носилках, переходя на непрерывные крики. Охрана бегом катила его куда-то мимо застывших в римском приветствии статуй, и мраморные изваяния, неожиданно оказавшиеся Кугельштайнами, издевательски хохотали в лицо Лозинскому. Откуда-то сзади донёсся нечеловеческий вопль Белова, головной мозг которого начал процесс разложения заживо, и Лозинский понял, что время, отпущенное Ареалом своим рабам, вырвавшимся на свободу, истекло. Он взвыл от безумной боли и животного ужаса, яростно требуя от охраны схватить смеющихся мраморных Кугельштайнов и силой заставить их начать операцию, но разум уже потерял способность к членораздельной речи. Вцепившиеся в носилки телохранители беспомощно бросались от одной двери к другой, не находя в кабинетах и операционных никого, и с грохотом мчали вице-премьера дальше, панически сообщая друг другу об абсолютной безлюдности клиники, которая была заполнена персоналом ещё пять минут назад.
Громыхающие колёсами по мраморному полу носилки промчались мимо очередного французского окна, выходящего во двор клиники, и одна из ветвей стоящего неподалёку дерева слабо шевельнулась. Висящая на ней небольшая серая тряпка размером с мужской носовой платок неторопливо соскользнула, срываясь вниз, и неожиданным рывком распрямилась в тонкую пластину. Серая пластина на краткий миг застыла в воздухе, словно сканируя старинный особняк клиники, и в недоступном глазу ускорении бесшумно исчезла в небесной лазури.
