– Первым делом надо завинтить люк, – решила моя боевая подруга. – Тогда у нас будут целых два шанса остаться в живых.
Я попросила остановиться на этом поподробней, так как вопрос казался очень актуальным.
– Во-первых, – принялась перечислять преимущества нашего положения Мариша, – они могут и не догадаться, что мы внутри. По крайней мере, если в ближайшее время им не потребуется воспользоваться этой машиной. А во-вторых, даже если они и догадаются, что мы здесь, им будет жалко уничтожать такую дорогую машину только ради того, чтобы уничтожить вместе с ней и нас.
От мысли, что такая вероятность все же существует, у меня по спине побежали противные мурашки. К тому же я мигом припомнила все, что слышала в свое время о широкой натуре южан, и почувствовала себя совсем плохо. И вдобавок в Маришиных словах отсутствовал даже намек на какую-либо перспективу в дальнейшем. Нельзя же, в самом деле, считать перспективным многодневное сидение в консервной банке, где на душу приходится едва ли больше квадратного метра площади. И это при отсутствии пищи и прочих радостей жизни.
– И зачем этому дураку понадобилось рассказывать, что он был не один? – с досадой проговорила Мариша. – Совсем совести у некоторых нет.
Я в это время водила носом по панели управления и опасливо тыкала дрожащим пальчиком в рукоятки гранатометов, пулеметов, а может быть, и огнеметов. Было темно, так как горела только одна тусклая лампочка, располагавшаяся под самой крышей и дававшая ровно столько света, чтобы понять, в какой части машины находишься. О наличии или отсутствии под ногами и вдоль стен более мелких вещей приходилось догадываться. Поэтому ничего удивительного не было в том, что порой наши догадки оказывались неверными, и мы спотыкались и стукались о разные штуки и рычаги.
Неожиданно на улице раздались выстрелы и громкие крики. О чем кричали, понять было невозможно, но от страха у меня подогнулись ноги, и я плюхнулась на какой-то рычаг, который под моим весом пошел вниз, и наша тачка задрожала, затряслась, и ее двигатель заработал. Крики на улице сменили окраску. Из угрожающих они стали удивленными, и тут же в стену кто-то забарабанил изо всех сил, что-то приказывая. Может быть, мы этот приказ и выполнили бы, но тот, кто его отдавал, не потрудился перевести его на русский, поэтому, что от нас требуют, мы не поняли.
– Надо сваливать, – очень верно подметила Мариша, мечась по танку. – Они теперь от нас не отстанут. Где у этой колымаги может быть пуск?
– Не знаю, – прохрипела я. – Ничего не видно.
Так бы мы и оставались в темноте и неведении, если бы чья-то добрая душа не сдернула брезент с нашей машины. На улице уже светало, и солнечный луч проник через пыльные окошки внутрь машины. Рычагов и педалей здесь имелось в изрядном количестве, а кроме них, создатели этой машины понатыкали разнообразных кнопок везде, где для этого имелось подходящее место. Что делать со всем этим добром, ни я, ни Мариша не имели ни малейшего представления. Но так как на крышу нашей машины уже взобрался какой-то энергичный тип и начал долбить люк чем-то тяжелым, то мы сочли свое положение достаточно отчаянным и начали нажимать на все кнопки и дергать за все рычаги подряд.
Наконец Марише повезло. Она нажала на серию кнопок, а затем повернула все имеющиеся в пределах вытянутой руки тумблеры, и неожиданно машина взревела и рывком тронулась с места. От нее во все стороны откатилась волна маленьких человечков, а стук на крыше затих. Из чего мы заключили, что противный тип сверзился с нее во время нашего старта.
– Ну что я тебе говорила! – торжествовала Мариша. – Мы едем. Видишь, как все оказалось просто. Мы мигом укротили эту стальную лошадку.
Я в это время судорожно цеплялась за все, что попадалось под руку, так как машину немилосердно трясло и дергало во все стороны, и не нашлась что ответить. С управлением у Мариши пока еще плохо получалось, рано она начала торжествовать. В узкую бойницу с того места, к которому я прикрепилась, можно было увидеть лишь кусочек неба и горы, которые сейчас отплясывали совершенно невообразимый танец. Я выждала минутку поспокойней и, цепляясь за ручки, переместилась поближе к бойнице и выглянула наружу. Пожалела я о своем геройстве в первую же секунду. Мы мчались по узкой горной дороге, а нам навстречу надвигалась пропасть, в которую легко мог поместиться восьмиэтажный дом с улучшенной планировкой.
– Сворачивай! – завопила я Марише. – Мы же сейчас навернемся.
– Я не знаю как, – прокричала в ответ моя подруга. – Попробуй затормозить.
Хорошенькое дело: «Попробуй!», а чем, с позволения спросить, мне это сделать? Якоря у меня под рукой не наблюдалось, да и за что бы я его зацепила, если бы мне удалось его пропихнуть сквозь бойницу? Вокруг не росло ни деревца, ни кустика. До ближайших скал было не дотянуться, так что затормозить мы могли, только если бы врезались в какой-нибудь валун помассивней. Такой вариант меня никак не устраивал, надо было срочно осваивать премудрость управления нашим транспортом. Я начала лихорадочно нажимать на все, что попадалось мне под руку. Но от этого наша махина помчалась еще быстрей к дружелюбно раскрывшейся нам навстречу пропасти. По пути мы наехали на увесистый валун и чудом не перевернулись. Мариша завизжала и дернулась в сторону, налетев всей массой на стену и стукнувшись головой о какую-то выступающую деталь конструкции. Деталь жалобно застонала, и мы остановились буквально в нескольких сантиметрах от края пропасти.
– Уф! – выразила общее настроение Мариша. – Пронесло.
– Да, пронесло, – тоскливо согласилась я, выглядывая в заднюю прорезь в обшивке. – Но ты посмотри на то, что творится позади нас.
Сзади и впрямь было на что полюбоваться. По всему склону растянулась цепочка бегущих людей, а впереди них ехали две точные копии угнанного нами агрегата. Благодаря им мы смогли приблизительно представить себе, как выглядит наше транспортное средство. Они были похожи на танки, но передвигались в отличие от них – таких неуклюжих и громоздких – с изяществом балерины. Они также могли выписывать немыслимые кренделя, огибая крупные валуны, которые мы с Маришей такой чести не удостоили.
– Надо осваивать задний ход, – вдоволь полюбовавшись на это зрелище, сказала Мариша.
От ее слов меня бросило в холодный пот, хотя в кабине было скорей жарко, чем холодно. Я с трепетом взглянула в раскинувшуюся почти у нас под ногами пропасть и пролепетала:
– Ты уверена, что этим стоит заняться именно сейчас? Конечно, мы теперь знаем, какой рычаг нажимать, чтобы ехать вперед. Повороты и остановку мы тоже вроде бы освоили, но кто поручится, что в этой штуковине не найдется еще какой-нибудь хитрой кнопки, отвечающей за старт, которую мы случайно нажмем, пытаясь дать задний ход.
– Это пустяки, – решительно заявила Мариша. – Если боишься, то можешь выйти наружу и подождать там.
Я онемела от такого предложения, а она, пользуясь моим состоянием, лихо перевела на себя рычаг, отвечающий за пуск. Машина загрохотала, я завизжала, но ничего страшного не случилось. В пропасть мы не свалились, а, напротив, стремительно от нее попятились, чем вызвали оскорбленные вопли наших преследователей, которые на свою беду почти догнали нас и теперь с трудом успевали увертываться от стремительно мчавшейся на них нашей машины. Все наше внимание было сосредоточено на том, чтобы не впилиться в скалу, а на прочее его уже не хватало. Мариша самозабвенно дергала за рычаги, и машина перла прямиком наверх, верней, не прямиком, а задом. Уцелевшим после столкновения с нами преследователям осталось только перестроиться и снова мчаться за нами следом.
