– Да.
– Это сложная операция?
– В общем, да, хотя давно отработанная. Но все операции на сердце рискованные.
– Понимаю.
Станислав Алексеевич улыбнулся.
– Есть большая надежда, что все будет хорошо.
– Вы не представляете, как я этого хочу. Он не должен умирать. Любой из нас, но не он.
– Он вам так дорог? Но если я его вчера правильно понял, то вы чужие друг другу люди.
– А разве он не говорил вам, что близость людей не определяется кровным родством?
– Говорил.
– Тогда вам должно быть ясно.
– Мне ясно. Просто мне хотелось лучше понять, что вами движет.
– Это проверка?
Станислав Алексеевич смущенно рассмеялся.
– Мне бы, честно говоря, не хотелось бы, чтобы вы так думали.
– Я так не думаю. Иногда говоришь совсем не то, что хочешь.
– Бывает, – согласился врач. – А что бы вы хотели сказать?
Юлии пришлось задуматься. К ней пришла мысль, что вряд ли она осмелится произнести те слова, что рождала сейчас ее душа.
– Мне бы хотелось узнать, что вы думаете о Михаиле Моисеевиче?
– Мне всегда казалось, что такие люди должны где-то существовать, но я не верил, что они существуют. Я полагал, что может быть, когда-то они и ходили по земле, во времена Гомера и Платона или Леонардо да Винчи, но не сейчас. И вдруг эта встреча. Даже не верится, – промолвил он задумчиво.
– А как вы разговорились?
– Это тоже очень странно. После осмотра вдруг ни с того ни с сего началась беседа. Я даже не помню первых слов, как будто их даже и не было. Вы можете объяснить, почему так?
– Мне кажется, все дело в том, что вы говорили с ним всю жизнь. То есть даже не с ним, а с кем-то более высшим. И вот пришел человек как бы от его имени.
– Новый пророк или мессия?
– Может быть, не знаю. Я плохо разбираюсь в этих вопросах. А разве наш разговор не начался примерно так же? Еще пятнадцать минут назад мы не были знакомы.
– Неужели мы говорим только пятнадцать минут?
Юлия взглянула на часы.
– Почти двадцать пять. Но, думаю, это не слишком меняет дело.
– Вы правы, – улыбнулся он.
«Боже, какая у него замечательная улыбка», – подумала Юлия.
– Мне надо ехать, – не очень уверенно сказала она. На самом деле, она не сомневалась, что ей следует остаться. По крайней мере, ей этого больше всего сейчас хотелось.
– Конечно, – согласился он, – если надо ехать, то надо ехать.
– Я обязательно приеду завтра, – как бы успокаивая его, а заодно и себя, проговорила она. – Скоро ли вы собираетесь проводить операцию?
– С сегодняшнего дня начинаем предоперационную подготовку. Думаю, оперировать через несколько дней. Ситуация такая, когда медлить опасно. Лучше рисковать, что-то делая, чем рисковать, не предпринимая ничего.
– Наверное, вы правы. Ждать, когда все само собой образуется, бессмысленно.
– Да, я всегда так считал.
– Я приеду завтра утром, – сказала она.
– Надеюсь, что мы встретимся.
Когда Юлия вышла из здания больницы, она посмотрела вверх. Станислав Алексеевич глядел на нее из окна. Она помахала ему рукой, он не очень решительно помахал ей в ответ. Она села в машину; почему-то она уже не чувствовала такую тяжесть в груди, с какой приехала в больницу.
Юлия возвратилась домой. Радостное чувство, которое родилось в ней в больнице, не проходило. Наоборот, оно даже окрепло. Она сидела в кресле, поглощенная своими новыми ощущениями, и старалась не отвлекаться от них посторонними мыслями. Ею овладел страх, что они, раз пропав, могут больше не вернуться. Прошел час, другой, а в ее позе не возникло никаких перемен.
Юлия почувствовала голодный ропот своего желудка и только теперь вспомнила, что за весь день почти ничего не ела. Она открыла холодильник, даже не сознавая, что именно, запихала что-то себе в рот. Потом посмотрела на часы; обычно через минут пятнадцать-двадцать возвращался Максим. Приедет ли он на этот раз? Она поймала себя на том, что не хочет его видеть. Ей гораздо лучше одной дома. Никто и ничто не отвлекает от ее мечтаний.
Юлия рано легла спать не потому, что ее клонило ко сну, просто она хотела, чтобы как можно скорее наступило утро. Наконец, это долгожданная пора суток спустилась с небес, Юлия вскочила с кровати и начала тщательно заниматься собой. Ей хотелось предстать перед ним привлекательной, но не броской; это не тот случай, когда надо демонстрировать всю мощь своего женского обаяния.
Она не ехала, а летела по шоссе. И все же владевшее ею нетерпение обгоняло ее автомобиль. Она вошла в больницу, направилась по знакомому маршруту. Она сразу поняла по виду Менделя, что тот чувствует себя получше. Его глаза блестели, а жесты были более живыми.
– Через три дня – операция, – встретил он ее сообщением.
– Так быстро?
– А мне кажется, медленно.
Она удивленно посмотрела на него.
– Пока я тут лежал, я о многом думал, – сказал Мендель. – Оказывается, больница – идеальное место для размышлений. Здесь как нигде перемычка между жизнью и смертью очень узкая. А когда оказываешься на такой перемычке, мысли начинают поступают в голову особенно обильно.
– О чем же вы думали?
– О жизни, о смерти. Вы что-нибудь слышали об этих вещах?
– Хотите, я отвечу вашими словами? Вы бы сказали, что люди, хотя живут и умирают, ничего не знают ни о жизни, ни о смерти.
Мендель вдруг широко улыбнулся, что случалось с ним довольно редко.
– Вы блестяще сформулировали мой ответ. – Мендель взял с тумбочки книгу. – Эту книгу написал один индиец, он в ней отстаивает взгляд на то, что все, что происходит, это только проявление Сознания. Все остальное – иллюзия – и больше ничего.
– Признаться, никогда не думала о себе, как об иллюзии. Но тогда… Юлия задумалась. – Нет, не понимаю.
– Этот взгляд на мир отнюдь не новый, ему уже несколько тысячелетий. Этот вопрос мучает меня не первый год, но сейчас, когда временами уход кажется столь близким, он стал для меня особенно животрепещущим. Между прочим, вчера вечером мы обсуждали эту тему со Станиславом Алексеевичем часа два. А остальные два часа проговорили о вас.
Глаза Менделя, обращенные на Юлию, лукаво заблестели. Она же почувствовала, как румянец заливает ее щеки.
– Что же вы постановили? – спросила она.
– Ничего, мы решили оставить все как есть, и дать реке событий течь по естественному руслу.
– Ничего не понимаю, – тихо и радостно засмеялась Юлия.
