– Как всегда… – пожал плечами Шарет, – автомобили…
Пока Дмитрий надраивал ботинки, племянник премьер-министра Израиля пускал к потолку колечки дыма и задавал глупые вопросы: а как ее зовут, а она блондинка или брюнетка, и прочий бред.
– Слушай, Шарет – решил извлечь из сослуживца немного пользы Дмитрий, – ты же Тель-Авив знаешь! Куда бы там сходить, чтоб посидеть культурно, выпить?
– Да я, как ты понимаешь, в детстве по таким местам не сильно разгуливал… – смутился Шарет. – Дед у меня там живет, он полицейский на пенсии. Вот он всегда в "Кибеипмать" ходил, после работы расслабиться.
– Куда ходил…? – ошалело спросил Дмитрий. – К какой матери?
– Да ты не понял, – засмеялся Шарет. – Это название такое. Место вполне приличное, пиво всегда свежее… публика, правда, специфическая… это ж на Саламе, напротив полицейского управления. Ты скажи бармену, что тебя внук Морди Шарета прислал. Вот увидишь, все будет в шоколаде.
Дмитрий поблагодарил товарища, натянул выходную форму и двинул к КПП. У ворот базы толпились возмущенные гражданские, громко переругиваясь с дежурным, поодаль маячила массивная фигура Арика Шарон.
Припомнив слова Шарета, Дмитрий решил не рисковать и отправился к другому КПП, хоть это и было чревато приличным крюком.
"Припадки дисциплины" обычно случались у Шарона, если ему "вставляли фитиля" высшие начальники. В этом случае в расположение, словно звучала команда: спасайся кто может! Роты тут же организовывали внеплановые учения, уходили в неожиданные марш-броски, на худой конец забивались в укромные щели на базе, только бы не попасть на глаза начальству.
Упоминание же Шаретом автомобилей, все объясняло. В увольнительные десантников организованно вывозили автобусы. Ровно в ноль часов автобусы возвращали отпускников обратно. Опоздавшие, не долго думая, угоняли частные автомобили, аккуратно паркуя их на обочинах перед КПП, не забыв оставить на сидении записку с благодарностью владельцу за оказание содействия армии.
Когда количество автомобилей превышало критическую массу, мэр и начальник полиции шли на поклон Даяну, который давал Шарону по шапке, после чего тот впадал в "приступы дисциплины".
Джесс с подругой снимали крохотную комнату на чердаке, на улице Бен Иегуда.
Когда он с замиранием сердца постучал в обшарпанную фанеру чердачной двери, то подумал, что ошибся дверью. Дверь открыла Джесс, невероятно элегантная, в белой блузке и обтягивающей плисовой юбке. Ошарашенный Дмитрий глупо встал столбом, но тут он заметил развешанную на веревках, за окном, сохнущую рабочую одежду, сообразил, что не ошибся и с опаской обнял подругу.
Они посмотрели кино в Муграби в зале с открытой по случаю хамсина крышей, погуляли по набережной, потом отправились в "Кебенимать".
Шарет не подвел. Место оказалось вполне приличным, контингент, правда, был специфический, не то полицейские, не то уголовники, и сразу и не разберешь.
Но колоритные рожи посетителей привели Джесс в полный восторг. А бармен, услышав, что их прислал внук самого Морди Шарета, выдал им тарелку соленых орехов за счет заведения.
Ночью Дмитрий выволок кровать на крышу, и они завалились спать, как в пустыне, под открытым полным звезд небом.
Все это больше напоминало сказку, и так же, как сказка заканчивается с переворотом последней страницы, кончился и отпуск.
Дмитрию пришлось возвращаться в батальон, а Джесс уехала в свой далекий, как другая планета, Бостон, продолжать учебу.
Зима 56-го выдалась холодной. Иерусалим разок даже накрыло снегом. А потом вдруг задул хамсин. Пыльный ветер сносил палатки. Днем стояла жара, и чистое без единого облачка небо слепило голубизной. Только ночью, обиженная несправедливостью, зима брала свое, да с такой яростью, что утром трава покрывалась чуть заметным инеем.
Лагерь легионеров раскинулся в низине у подножья холма. Брезентовые палатки, вышки, несколько джипов и грузовиков, три бронемашины. Над забором раскачивались под натиском бриза редкие фонари, два прожектора на вышках бросали в траву лучи желтого света, еще один прожектор светил от ворот на дорогу.
– Арабы те еще лентяи, – рассуждал Герши, – евреи построили бы базу на вершине…
"Наше счастье, думал Дмитрий, наверху за ними не очень-то понаблюдаешь, а здесь, все на ладони…"
Правда, на вершине торчала сторожевая вышка. Но ложбина и сам лагерь с нее просматривались плохо, и вышка явно предназначалась для наблюдения за ведущим в Дженин шоссе, да и часовой находился там только днем.
А здесь, на обратном склоне холма, среди ядовито-зеленой, буйной растительности пряталась пещерка, укрывавшая их от непогоды и позволявшая спокойно вести наблюдение.
По данным разведки федайны проходили тут инструктаж перед выходами на диверсии, получали взрывчатку и оружие.
Информация подтвердилась. Местные "курбаши" регулярно наведывались на базу, высокий англичанин, в кафие уводил их старшего в стоявшую поодаль палатку, пока подчинённые "курбаши" вьючили на ослов и лошадей увесистые зеленые ящики.
Английские офицеры в лагере вычислялись легко даже на расстоянии, через окуляры бинокля, несмотря на то, что одевались так же, как остальные. Но они курили трубки и сигары, иногда боксировали, нанося подвешенной на перекладине груше звонкие удары, в общем, на досуге занимались вещами арабам несвойственными.
Их дозор состоял из пяти солдат и сержанта: Дмитрий, Двир, Адам, Линкор и Герши. Сержант Горелый, худощавый и вечно хмурый, он был натурально горелым, точнее обгоревшим. Перед самым призывом у них в кибуце случилась какая-то торжественная церемония, вроде открытия памятника. Пришла куча народу и даже сам Моше Шарет. Над толпой летали два «пайпера» с которых должны были разбрасывать листовки с обращением президента. Вдруг один из самолетов снизился, врезался в толпу и загорелся. Погибло много народу, в том числе и родители Горелого, сам он получил сильные ожоги, а позднее и кличку.
Они составили подробный план лагеря, изучили расписание караулов, записывали прибывающие и уезжающие автомобили, поглазели на новенькие английские броневики «сарацины».
Несмотря на сумерки, Горелый не отлипал от бинокля. Вглядываясь в злополучную палатку стоявшую поодаль от остальных. Тусклый свет пробивался через полог и щели неплотно зашторенных окон.
– Интересно… – протянул сержант, отложив, наконец, оптику. – Что ж там у них?
– Что, что… – заявил Двир, – карта, небось, ну, может бюрократия всякая, накладные на боеприпасы, деньги. Легионеры федайнам по-братски помогают, но порядок и отчетность должны быть.
– Слушай, командир, – брякнул вдруг Дмитрий, испугавшись собственной смелости, – а давай я туда схожу и загляну, в эту твою палатку?
– Ты чего, Фридман? – удивился Двир, – Ладно, сам допрыгаешься, но ведь и нас под удар подведешь! Легионеры, они пленных брать не любят. Ты про Кфар Эцион слыхал?
