– Погоди, – поморщился Горелый, и повернулся к Дмитрию, – давай, рассказывай.
Вообще-то Дмитрий обдумал и прикинул все еще днем, вот только предлагаться лезть вниз, в лагерь он как-то не собирался. Слова сами сорвались с языка.
А теперь чего уж, назвался груздем…
– Да нечего особенно рассказывать. Там вышка рядом с палаткой, верно?
Сержант кивнул.
– А левее, ручеек, от самой кухни тянется, слив, канализационный. Там где ручеек под забор подныривает, никакой колючки снизу не наверчено, можно под ограждением просочиться.
– А часовой на вышке?
– Часовые у них люди набожные, – ухмыльнулся Дмитрий, – скоро у них эта, как ее… не то "магриб", не то "иша", намаз короче. Вот и будет, от часового, только задница кверху торчать.
– А "бритиш"?
– С "бритишем" сложнее… если повезет, он пойдет с остальными виски глушить, а если не повезет… – Дмитрий провел пальцами по горлу. – … Сколько у него крови на руках?
Соображал Горелый быстро, и по его лицу Дмитрий понял: он нарвался. Леший его за язык потянул, не иначе.
Сержант снова прилип к биноклю. Пару минут водил окулярами по палатке, вышке и канаве. Затем оторвался и уставился на Дмитрия.
– Там на террасе, – он показал пальцем вниз. – Линкора посадим с пулеметом, лучшей позиции не придумаешь. Он прикроет, по мере надобности. А мы к дороге выдвинемся, если запорешь чего, отвлечем внимание.
– Хотя, – тут Горелый запнулся, – в общем, если запорешь, шансов у нас у всех не густо. Не передумал?
Идти на попятную Дмитрию не хотелось, да и в батальоне потом припомнят. Он отрицательно качнул головой.
– Ну и отлично, встретимся у перекрестка, где поворот на Дженин. Ранец свой разгрузи, барахлишко мы подберем, пока. Ну и чего найдешь, все туда пихай.
Дмитрий кивнул и подтянул к себе брезентовый ранец.
– Погоди, – придержал его Горелый, придвигая карту. – Если вляпаешься, постарайся отвалить в направлении Кабатии, а мы отвлечем в другую сторону. Как оторвешься, сворачивай на запад, к границе.
Дмитрий вгляделся в карту, запоминая.
– Линкор! – сержант пнул дремавшего пулеметчика в подошву ботинка.
Тот лишь подтянул ноги и причмокнул во сне.
– Полундра, – пихнул его в бок Двир, – свистать всех наверх.
Яки открыл глаза и уставился на сержанта.
– Пойдешь с этим "героем", прикроешь, на всякий случай.
– Куда?
– Вниз.
Линкор невозмутимо поднялся и принялся собираться.
– Остальным тоже приготовиться, через пятнадцать минут выдвигаемся, – продолжал раздавать указания сержант, – если у этого психа все получится, придется уносить ноги.
Он помолчал и добавил: – Если не получится, тем более…
Пока планировали, уточняли, высматривали позицию для пулемета, уже совсем стемнело.
Горелый критически осмотрел "экспедиционные силы", поморщился при виде винтовки на плече Дмитрия. Вытащил из кобуры кольт, добавил к нему две обоймы и протянул ему рукоятью вперед.
– Так половчее будет.
Вымазав лица грязью они выползли на исходную. Линкор с Двиром укрылись за глыбами каменистой террасы и принялись тихо оборудовать пулемётную позицию, Линкор – основную, Двир – запасную.
– Если что, – напомнил Двир, – как обычно, крик совы.
Дмитрий кивнул и осторожно прополз дальше вниз.
Прожектор на вышке светил на противоположную сторону склона. Там в темноте что-то зашевелилось, задвигалось.
Он замер внимательно прислушиваясь. До ушей долетело блеянье, перестук копыт.
"Принесла же нелегкая, мелькнуло в голове, только пастуха со стадом не хватало. А ведь где пастух, там и собака…"
В желтом луче прожектора замелькали острые черточки рогов, разноцветные козьи спины.
Часовой на вышке навел пятно света на невзрачную фигурку пастуха и что-то недовольно крикнул. Пастух ответил, и легионер отвел луч в сторону.
Воспользовавшись диалогом часового с пастухом, Дмитрий подобрался к забору и зарылся в кусты. Оставалось дождаться молитвы. Над травой стоял одуряющий аромат цветов, сена, еще чего-то терпкого. Запах почему-то напоминал детство. Не то, искореженное войной, блокадой, голодом, эвакуацией, а нормальное, довоенное. Когда они ходили с отцом и матерью в ЦПКО, катались на лодке, пили лимонад. Потом, довольные и усталые, возвращались на трамвае домой.
Сквозь сладкие воспоминания прорезался далекий протяжный крик муэдзина. Его подхватил другой муэдзин в деревне за холмом.
Часовой на вышке засуетился. Снизу, через щели в дощатом полу Дмитрий видел, как солдат расстилал молитвенный коврик.
Пора.
Дмитрий ящерицей юркнул над зловонным ручейком. Бесшумно подлетел к двери палатки. Полоска света пробивалась снизу, значит "бритиш" на месте. Тем хуже для него.
Он старался не думать, о том, что произойдет. Ему еще не приходилось убивать в рукопашной, и Дмитрий немного нервничал. Но в одном он был уверен: там, за брезентовым пологом, враг. Не просто враг, каких он насмотрелся в прорезь прицела, в кого стрелял и кидал гранаты, не федаин, не легионер, а офицер английской армии.
Офицер, посылающий смерть руками других.
Смерть, которая веером расползается отсюда, из Северной Самарии дальше на север, в Израэльскую долину, к Афуле, перехлестывает через хребет Гильбоа, на восток, к Бейт Шеану.
Он вытер вспотевшую ладонь о гимнастерку, вытянул из ножен штык и заглянул под брезент.
Никого…
В тусклом свете керосиновой лампы стоял стол с кипой документов, два стула. На стене приколот огромный лист аэрофотосъемки всего района, от Дженина до Кфар Тавора, от моря до Иордана. Много пометок, стрелок кружков.
Дмитрий заметался по палатке, пихая в ранец все подряд, ежесекундно выглядывая наружу.
Фотографии, какие-то бумаги на арабском, на английском, карты. Вроде все. Он уже закинул ранец на спину, но на глаза попался стоявший в тени, под столом кожаный портфель. Внутри оказались документы, трубка и табак.
Он запихал в боковой карман все, кроме табака и трубки. Снова выглянул наружу и в животе противно заныло. Одинокая долговязая фигура неторопливо шагала к палатке.
В голове пронеслось сразу множество мыслей: о предстоящей схватке, о том, что если проскользнуть под задней стенкой, удастся уйти незамеченным, о тревоге, которую поднимет англичанин, о неизбежной погоне, а еще, о тех, кого он обречет на смерть, посылая в Израиль следующую группу федаинов. И эта последняя мысль решила все. Он крутанул колесико лампы гася свет. Ладонь обхватила деревянную рукоять штыка, вытягивая клинок из ножен.
