– Вторая шеренга два шага вперед!
К строю приблизились трое: низкий, коренастый израильский майор, высокий стройный ооновец с французским флагом на рукаве и легионер в черной островерхой каске.
– Личные вещи к осмотру! – негромко скомандовал Картошка.
Шестьдесят китбегов гулко шлепнули об асфальт, шестьдесят спин согнулись выкладывая под ноги содержимое.
Все вещи были заранее проверены и одинаково сложены, что бы придраться было не к чему. Рабочая форма, повседневная форма, рабочие ботинки, книги, умывальные принадлежности и белье.
Но иорданец с недовольным выражением шел между рядов, внимательно изучая солдатские пожитки. Иногда, что-то привлекало его внимание и он указывал ооновцу на ту или иную вещь. Француз присаживался на корточки, брал в руки подозрительные предмет и демонстрировал его легионеру. Тот морщился и шел дальше.
Вся процессия остановилась перед Шарабани.
– Шу ада? – поинтересовался легионер по мышиному шевеля усами и тут же сам себя перевел на иврит, смешно коверкая слова, – Ма зеее?
Его палец показывал на свернутые кальсоны.
– Белье! – гаркнул Шарабани, так что офицер отшатнулся, схватившись за кобуру.
– Че ему за дело? – недоуменно оглянулся Шарабани на израильского майора.
– Так надо, – пожал плечами тот, – досмотр. За границу ведь едешь.
Шарабани презрительно фыркнул и развернул кальсоны, весело заполоскавшиеся на ветру.
– Шукран… – снова перешел на родной язык легионер, махнул на Шарабани рукой и шагнул к Дмитрию.
– Тфаддаль! – оглушительно рявкнул Шарабани, вздрогнувшему иорданцу сминая белье в комок.
– О, – пошутил сзади в очереди Адам, кивая на кальсоны, – белый флаг у нас уже есть. Если что, используем по назначению.
– По назначению, – зло отчеканил Линкор, – можешь запихать кальсоны себе в задницу. – Когда арабы жгли конвой в Хадассу, те тоже махали белыми флагами. Домахались, сгоревшие трупы даже опознать не смогли. Так что лучше используй по назначению ствол.
– Где только его взять, ствол-то? – тоскливо пробормотал Адам.
Дмитрий стоял на ветру, пока иорданец изучал сложенные перед ним манатки. Он подумал о карте. Зашитая в подкладку мундира, она, вроде, надежно спрятана. Интересно, что будет, если иорданцы ее найдут?
Чтобы отвлечься, Дмитрий принялся разглядывать окна в соседних домах. Прямо напротив, на иорданской стороне прилипли к окну детишки, наблюдая за происходящим. Дмитрий скорчил им смешную гримасу. Детвора за стеклом запрыгала, заулыбалась. Потом старший, лет десяти мальчуган отогнал от окна мелюзгу, и, внимательно глядя на Дмитрия, провел ладонью поперек горла.
Дмитрий покачал головой и отвернулся.
Шмон тем временем продолжался.
Мимо удивленно стреляя глазами просеменила группа монашек-шариток, придерживая руками свои белые широкополые шляпы.
От грузовика послышались возмущенные крики. Легионер ковырявшийся в кузове вдруг примкнул штык к винтовке, и ловко крутанув руками тупорылый "эйнфилд" вонзил штык в мешок. Из прорехи, ему под ноги сыпанула гречка.
– Спокойно, спокойно… – приговаривал Картошка. Но было поздно.
– Я кальб! – взревел Шарабани, – Это же наша жратва!
– Кусссохтак! – Поддержал Буадана, – Я шармута!!!
Легионер пошел пунцовыми пятнами. Вскинул винтовку, передернул затвор и навел ствол на иракца.
Воцарившуюся тишину нарушил отчетливый лязг взводимого пулеметного затвора, прилетевший из окна Мандельбаумовского дома. Легионеры тоже защелкали затворами. Заметались между ними встревоженные ооновцы. К "студебеккеру" подошел иорданский офицер и что-то крикнул легионеру.
Тот постоял с минуту, прожигая Буадану ненавидящим взглядом, опустил винтовку и зло, оскалившись, снова воткнул штык в несчастный мешок.
– Инта маньюк, – прошептал Буадана, глядя на легионера – ибн манюк!
Иорданец вспыхнул, но, сжав зубы, продолжал терзать штыком мешок.
Досмотр тянулся часа полтора.
Наконец иорданский офицер подошел к грузовику и заорал, размахивая рукой: "Удруп! Удруп!"
– По машинам, – скомандовал Картошка. Они расселись по заранее оговоренным местам.
В ледяном нутре бронированной махины стояли три узкие, на всю длину бортов лавки. В самом торце в переборке чернела распахнутая дверца, ведущая в кормовой отсек. В проеме виднелись штабеля коробок сухпайка, от пола и до потолка.
Последним в автобус влез бледный сержант-легионер с разлапистым шевроном на рукаве. Одной рукой он держался за поручень, в другой сжимал магазин "томигана". Разряженный автомат свободно висел у него на груди.
Между автобусами вклинился иорданский джип с пулеметом. Колонна тронулась.
Ехали недолго, но дорога оставляла гнетущее впечатление. Снаружи бесновалась толпа, летели в борта булыжники, гулко ударяя по броне.
Бледный от страха легионер сжимал в потной руке обойму, сидевший перед ним Буадана угрожающе заглядывал в глаза.
Миновав Шейх Джерах, водитель лязгнул передачей и автобус, натужно взвыв, пополз в гору.
Через узкий квадратик бойницы открывались незнакомые виды города: кусок крепостной стены, бескрайнее море могильных камней, серый купол над Храмовой горой. У ворот университета иорданские и ооновские джипы съехали на обочину. Лязгнула дверь, и легионер нулей вылетел наружу.
Вильнув между бетонными заграждениями, конвой втянулся на территорию анклава.
Когда Дмитрий выбрался из автобуса, в глазах с непривычки почернело от суетившихся полицейских мундиров.
Невысокий широкоплечий лейтенант отвел их в сторону и построил в каре.
– Доброе утро! – начал офицер, – Меня зовут Мордехай Цибульский, я из "Поплавка 247". Весь следующий месяц я буду вашей мамой.
Он улыбнулся и кивнул на Картошку, – Папа у вас уже есть.
Все заулыбались. Гаврош хмыкнул и поинтересовался:
– Мамаша, а как насчет сестричек или там, племяшек?
Лейтенант внимательно посмотрел на остряка, стер с лица улыбку и отчеканил:
– На следующий месяц, твоя сестра – это твоя винтовка, солдат!
Гаврош открыл было рот, но Цибульский рявкнул поставленным командирским голосом:
– Приступить к разгрузке грузовика!
Перекидав ящики и мешки из "студебеккера", они принялись грузить обратно тяжелые связки с книгами.
– Университетскую библиотеку вывозят, – пояснил кто-то.
Закончив погрузку, прибывшие собрались в холле.
Цибульски повел их в оружейку.
– Шарабани, – поддел мимоходом Гаврош, – запоминай, как выглядит университет, небось, на гражданке тебя к нему не подпустят на пушечный выстрел.
