Пока, к примеру, не будет расстрелян Горбачев, мы будем обречены на глумление над страной всевозможных Грефов, Кудриных, Чубайсов, Зурабовых и тому подобных.
Но это — отвлечение. В данном случае речь идет о другом.
О том, что ряд действий, совершенных в период своего правления нынешним президентом США с точки зрения сугубо рационального анализа объясняются с трудом и привели к ряду неоднозначных последствий для его страны. А вот если принять предположение о том, что начиная войну что в Афганистане, что в Ираке Джордж Буш на каком-то внутренне субстанциальном уровне лично для себя допускал принципиальную возможность (что, конечно, несколько отличается от вероятности) заплатить жизнью за свои решения — то эти решения и действия выглядят значительно более объяснимы.
11 сентября 2001 года США и их президент столкнулись с угрозой тем большей, что она с одной стороны была символична: сверхдержава получила удар символического уровня в свое сердце, притом, что за два столетия своего существования она привыкла к недостижимости для врага собственной территории; с другой — в значительной степени безадресна. Не вполне ясно было, кто нанес удар, с какой целью, как это удалось осуществить.
Удар был такого характера, что с точки зрения норм, правил и алгоритмов современной политики сторона, подвергшаяся нападению, должна была растеряться, испуганно заметаться, пытаясь выяснить, кто удар нанес, кто виноват, что удар достиг цели, кто не сумел минимизировать последствия, почему погибло так много людей, почему в башнях-близнецах не оказалось необходимых на данный случай средств спасения и т. п. — то есть, должна была продемонстрировать полную недееспособность и неготовность ни держать удары, ни на них отвечать.
Буш, и в его лице США, ответили по другим законам: драконообразная мощь сверхдержавы с ревом развернулась, ткнула пальцем в первое попавшееся бородатое, а потому подходящее лицо и, не раздумывая провозгласив:
«Это ты!», стала обрушивать на назначенную виновником сторону всю свою сверхдержавную мощь.
И это было единственно правильно, потому что на подобного рода вызовы отвечают не поиском виновных, особенно если последние скрываются, а устрашающей демонстрацией своих силовых возможностей. Причем демонстрацией с реальным уничтожением назначенного быть противником.
Вопрос о том, что там будет дальше, как развернутся события в Афганистане, удастся его реально взять под контроль или нет, что там будет с наркоторговлей, сможет после этого противник наносить новые удары или нет — все это рассматривалось, но не ставилось во главу угла. Главное было показать, что дракон в силе, и если захочет, раздавит того, кого захочет.
Главное, что было нужно, — не дать усомниться в силе дракона.
Два описанных типа реакции — это реакции субъектов разных миров, разных типов политических процессов.
Один — более или менее классический. В котором политика есть производное от реальной силы, и потому состоит из реальных действий. Это политический процесс, где за свои действия отвечают, где платить за ошибки приходится своей жизнью и существованием своих стран, процесс, в котором участвуют люди, которые имеют нечто, за что они способны платить своей жизнью, т. е. имеют нечто большее, чем их сугубо биологическое существование.
Второй тип процесса — это игровой (можно назвать его постмодернистским) процесс. Здесь политики и реальность разорваны настолько, что не только политика превращается в игру, но и реальность становится лишь отражением этой игры. Здесь господствует имитация. Здесь не бывает проигравших среди игроков — последние остаются среди тех, на кого играют. Здесь стороны обмениваются не ударами, а намеками на удары. Здесь действие заменено расчетом ходов. Вообще, действовать считается признаком плохого тона: «Ну, что вы! Ведь вы сделаете такой первый ход, вам ответят либо таким, либо таким, вы, допустим, ответите так-то, а вам — так-то…», — и к некому десятому или двадцатому ходу количество гипотетическим вариантов вырастает неизмеримо, признается, что с достоверностью все их предусмотреть нельзя, а потому — ничего делать и не надо. Вместо действия — предлагается намек на действие, намек, который можно истолковать и так, и так, и так. Противник, не понимая, на что именно мы намекаем, ответит в том же духе — намеком, таким, чтобы мы тоже не поняли, на что он намекает, а мы, в свою очередь, ответим так же.
Это политика, где политические армии не нападают друг на друга, а постоянно маневрируют, стремясь ввести противника в замешательство непонятностью своих замыслов. Это дает эффект, когда противник начинает играть по тем же правилам, когда очередная демонстрация намека на намек может его замешательство усилить настолько, что он предпочтет отступить. Но когда такому очень опытному игроку попадается не игрок, а полноценный актор, этот актор по наивности не устрашается многочисленных маневров армии противника, а начинает ее грубо, тупо и примитивно уничтожать.
Можно назвать четыре ситуации, когда действия Джорджа Буша с точки зрения своей обоснованности и учета возможных последствий были более или менее спорны.
Это война с Афганистаном, который, несмотря на свержение Талибана, вовсе не стремится превращаться в страну западной демократии.
Это война с Ираком, в котором США завязли и иначе, чем с репутационными потерями выбраться из нее не могут.
Это казнь (точнее — убийство) Саддама Хусейна, которое по понятным причинам лишь обострило ситуацию в стране и превратит его из лица, объявленного кровавым диктатором в стойкого борца за национальную независимость, пожертвовавшего своей жизнью ради свободы своего народа и единства своей страны.
Это не очень понятная ситуация с вводом неких дополнительных (явно недостаточных) сил армии США в Ирак, которая дополняется проговорками об отказе от стопроцентной ставки на шиитов и возможностью военной конфронтации с Ираном.
С точки зрения эффективности этих решений — они спорны. С точки зрения анализа неких сложных далеко идущих комбинаций их можно читать и просчитывать по-разному — и многое остается непонятным.
В отношении войны в Ираке — она явно выглядит как нелепица. Если не иметь ввиду что следующим шагом предполагалось нанесение удара по Саудовской Аравии или Ирану, без разгрома которых нельзя в полной мере контролировать Ирак. Но для этого в Ирак изначально следовало вводить иное количество войск. Условно считается, что для полного контроля над Ираком нужно полмиллиона солдат, для победы над Аравией и Ираном — еще по столько же. Посланные Бушем сто с небольшим тысяч в Ираке — это тот же «ограниченный контингент», который треть века назад уже посещал другую исламскую страну — и сделать он там сможет не больше.
В отношении казни того же Хусейна существует версия, что она нужна была американцам, чтобы не позволить ему сказать лишнее о его же контактах и тайных договоренностях с Америкой.
В отношении последней ситуации, связанной с намеками на переход к конфронтации с шиитами, вообще море противоречий. С одной стороны, вообще, зачем тогда было убивать Хусейна? Уж никто лучше него не держал бы их в повиновении. И он же вполне походил для борьбы с Ираном, который, несмотря на ненависть к США, бурно радовался тому, что последние убили его ближайшего врага. В то же время, если идти на такое развитие событий, сейчас в Ирак надо было вводить не 20–40 тысяч дополнительных войск, а те же полмиллиона солдат.
