Его политика и он сам может нравиться — и может не нравиться. Кто-то может считать, что он мог добиться большего. Кто-то — что он идет не в ту сторону. Можно считать его хорошим — можно плохим.
Но фактом остается то, что, в отличие практически от всех его оппонентов, он всегда принимал те вызовы, перед которыми его ставила ситуация. И не боялся риска. И ответственности. И побеждал. А они — не побежали. Он чувствовал, чего ожидает общество — а они чувствовали только то, чего хотят они.
Теоретически — может быть они и лучше. Только он побеждать умеют — а они не умеют. И то, за что брался он — у него получалось, а то, за что брались они — у них не получалось.
Он, не имея популярности изначально — ее обрел и сохранил. Они, даже если ее и имели — сохранить не смогли.
В него народ верит — в них нет.
Путин был первым, кто на государственном уровне признал разрушение СССР величайшей геополитической катастрофой XX века. И Путин был первым кто взял на себя смелость и не только провозгласил курс на реинтеграцию постсоветского пространства — но и начал воссоединение: принял решение о воссоединении с Крымом.
Дело же не только в том, что Крым — это действительно тысячелетняя история России и древнейший очаг ее государственности. И не в том, что люди, живущие в Крыму, имели полное право на национально-государственное самоопределение и на воссоединение со страной, которую они всегда считали своей Родиной, домом, о возвращении в который они мечтали четверть века.
Дело и в том, что на это нужно было решиться — и нужно было иметь смелость и ответственность это сделать.
Крым можно было оставить в составе РСФСР в декабре 1991 года — причем все говорит, что власть отделяющейся Украины не стала бы против этого протестовать — но власть тогдашней России не стала этим заниматься. Первая готова была отдать Крым России, чтобы откупиться от России, вторая готова бала отдать Крым Украине — чтобы откупиться от Украины.
Крым можно было вернуть России в начале осени 1993 года. Вернуться в Россию решил Верховный Совет Крыма. Согласиться на его воссоединение решил и Верховный Совет России — два высших органа власти двух республик — но тогдашний Президент России решил сделать вид, что ничего не заметил.
По ряду свидетельств — потому, что геополитические конкуренты посоветовали ему сделать вид, что этих решений не было.
Вернуть Крым можно было в 1996 году, когда заключался «Большой договор» между Россией и Украиной — и власть России не стала этим заниматься.
Это можно было сделать и еще не один раз.
И потому, что были юридические основания. И потому, что это было справедливо. И потому, что все это время Украина всегда зависела от России.
Власть этого не делала. Не потому, что всего этого не понимала.
Просто потому, что считала пересмотр границ, образовавшихся в 1991 году, табу. Не в силу честности перед теми, вместе с кем разрушала Союз. В силу послушности перед теми, у кого получила на это согласие. И по правилам тех, чьи правила согласилась соблюдать. И от кого, в общем-то, получила мандат на власть — в обмен на послушность.
Обязательства не нарушать правила 1991 года, правила «Беловежского мира» — «лояльность в обмен на власть».
Признание правил 1991 года и границ 1991 года означало более-менее бесконфликтное существование и властвование над вассальным государством. Признание факта, что в мире есть новый суверен — и мир его союзников. И тот, кто с этим не соглашается — будет уничтожен.
И каждый факт непослушания новому суверену показательно карался. Не потому, что своим непослушанием он наносил существенный урон интересам суверена, а потому, что проявлял непослушание.
Так уничтожили Милошевича. Так уничтожили Хусейна. Так уничтожили Каддафи. Можно их считать плохими или хорошими. Не это важно. Важно было найти тех, на чьем примере можно будет показательно карать.
Шло приучение к покорности.
Вопрос о Крыме сегодня для Запада — это не просто покорение суверенной страны и установление над ней колониального контроля.
Это попытка спасения мифа о непобедимости западной коалиции, о том, что ее воле нельзя сопротивляться — попытка не допустить утверждения мысли о том, что ей можно противостоять. И слома воли тех, кто имеет в себе силы и решимость адекватно отвечать на эту новую форму утверждения колониальной экспансии.
В марте 2014 года сталкивались два принципа: принцип соблюдение предписанных правил мировой политики и принцип суверенности России.
Выбрать первое для Путина означало гарантировать себе бесконфликтное существование в мировой элите.
Но это означало признать Россию вассалом Западной коалиции. «Младшим братом старших братьев».
И признать, что суверен в России не ее народ — 90 % граждан страны были за воссоединение Крыма — а западная коалиция.
Выбрать второе для Путина означало бросить вызов мироустройству. Вызвать ярость тех, кто провозгласил себя хозяевами мира. И их желание отомстить.
Если это не понять — не удастся понять Путина как человека и политика. Он, как минимум, абсолютно честен в своей вере в свое призвание. Он действительно верит, что послан России то ли Провидением, то ли Историей. И чувствует себя «мобилизованным и призванным» служить стране.
Вот нужно понять, что психологически это именно так. И именно поэтому он готов бороться до конца. В отличие от как многих своих оппонентов, так и от своих предшественников последних четверти века. Горбачев не мог бороться ни за что — он мог лишь позировать. Ельцин был лидером более высокого ранга — он был готов драться за власть. Но за власть для себя и за власть, цель которой — она сама.
Путину власть нужна и он готов за нее драться. Но не сама по себе, а как инструмент в его служении. Он так это понимает. И в это верит.
Строго говоря, его всегда отличала способность вызовы принимать. Принимающий вызов готов идти навстречу опасности, когда она есть, но это не значит что он готов создавать для себя опасность, когда ее нет и ее можно избежать.
Бросающий вызов способен соглашаться на создание опасности для себя, когда ее нет, и ее возникновения можно избежать.
Путин рискнул — и бросил вызов мироустройству. В ответ ему объявили, что он за это заплатит.
Те, кто это объявил — мировые лидеры, твердившие, что являются его друзьями — делали это по своим правилам. По-своему — честно: как хищники в джунглях.
Брезгливость вызывали те, кто стал повторять эти слова как шакалы, думающие, что ретранслирование слов хищников уравняет их хотя бы с этими хищниками.
«Путин еще заплатит за Крым» — когда это говорил Обама, это уже было неоправданным нахальством. Когда это повторяли политические маргиналы и пораженные комплексом ущербности представители академической среды, это было самолюбованием тем более мелким, что оно было для них безопасным.
