Но сейчас это было второстепенно. Их сумасшедшая погоня за фантомом должна наконец закончиться. Симон из-за этого чуть не погиб. Вот она, реальность, а не его фантазии о Феликсе и мальчике с родимым пятном.
Штерн почувствовал два маленьких пальца у себя на плече.
– Все в порядке? – спросил Симон.
Глаза адвоката снова наполнились слезами. Он только что оставил этого мальчика одного в берлоге с ухмыляющимся монстром. И Симон интересуется, как у него дела.
– У меня все хорошо, – солгал Роберт. На самом деле он не знал, как ему еще сесть, чтобы вытерпеть боль. Чудо, что он вообще выбрался из виллы, не упав в коридоре в обморок. К счастью, Симон обладал невероятной способностью к самовосстановлению и сумел самостоятельно спуститься по лестнице, после того как Штерн привязал извращенца к кровати строительным скотчем.
Тина не шевелилась, когда они переступили через нее внизу лестницы, но Штерну показалось, что он заметил поверхностные дыхательные движения. И хотя любое перемещение доставляло ему ужасные страдания, Штерн все-таки собрал в гостиной свои разбросанные вещи, прежде чем они с Симоном выехали на машине через гараж. Слава богу, что американский лимузин оказался моделью с автоматической коробкой передач. Левая нога опухла и превратилась в пульсирующее бревно. Штерн едва мог наступать на нее, не говоря уже о том, чтобы нажимать на педаль сцепления.
– А выглядишь не очень, – хрипло сказал Симон.
– А ты говоришь как Лягушонок Кермит, – попытался пошутить Штерн.
Он опустил солнцезащитный козырек, посмотрел в зеркало и должен бы согласиться с мальчиком. В бардачке он нашел пачку влажных одноразовых салфеток для стекол. Пожав плечами, вытащил из упаковки одну салфетку и вытер себе кровь с лица.
– А ты как себя чувствуешь? – в свою очередь поинтересовался Штерн, осторожно промакивая кожу вокруг пульсирующей гематомы на лбу.
– Ничего. – Симон постарался подавить кашель.
– Мне жаль, ужасно жаль, – повторил Штерн уже в восьмой раз с тех пор, как они уехали с виллы. – Но я все исправлю. Обещаю.
– Ничего ведь не случилось, – отозвался Симон усталым голосом.
Штерн включил верхний свет в салоне, чтобы лучше видеть мальчика. Симон зевнул, его веки слегка подрагивали, и Штерн понятия не имел, хороший это или плохой знак после всех событий прошедшего дня.
– Ты чего-нибудь хочешь? Может, пить? Или тебе нужно принять лекарства?
– Нет, я просто устал. – Симон снова закашлял. Его левая нога немного дрожала. Штерн не замечал этого на пути сюда.
– Сможешь дойти один до стеклянных ворот?
– Конечно. – Симон открыл пассажирскую дверь и помедлил. – Но я хотел бы остаться с тобой.
Штерн помотал головой, и даже это движение причиняло боль.
– Мне жаль.
– Но, может, я тебе нужен?
– Иди-ка сюда. – Штерн притянул Симона к себе и обнял так крепко, как только мог, игнорируя почти невыносимую боль в спине.
– Да, ты мне нужен. И поэтому очень важно, чтобы ты сделал именно то, что я тебе сказал, хорошо? Ты пойдешь сейчас в больницу и сразу же отметишься в своем отделении, слышишь?
Симон кивнул.
– Ладно. А ты что сейчас будешь делать? – глухо проговорил мальчик в рубашку Роберта.
– Я со всем разберусь.
Симон отстранился и посмотрел на него снизу вверх:
– Правда?
– Правда!
– Значит, завтра я уже не должен буду никого убивать?
– Нет.
– Я этого совсем не хочу.
– Я знаю. Ты действительно справишься один? – спросил он еще раз.
– Да, мне лучше. Только в горле щекочет.
– А дрожь в ноге?
– Ничего страшного. Кроме того, мне сейчас дадут лекарство против этого.
Симон уже опустил одну ногу на асфальт, когда Роберт положил руку ему на плечо.
– Ты еще помнишь самое прекрасное место в мире? Что ты сказал доктору Тифензее, когда он спросил тебя в своем кабинете?
– Да. – Симон улыбнулся.
– Мы поедем на этот пляж, – пообещал ему Роберт напоследок. – Когда все закончится. Ты, Карина и я. И купим самое большое мороженое, да?
Симон улыбнулся еще шире и помахал Роберту, прежде чем направиться к воротам. От парковки до входа в клинику было всего несколько метров, но Штерн следил за каждым шагом мальчика, почти гипнотизировал его. Он завел мотор. Не чтобы уехать, а чтобы в случае необходимости тут же рвануть к Симону. Конечно, здесь, на территории клиники Зеехаус, мальчику не грозили опасности, каким он подвергался в последние часы. Но страх Штерна исчез, лишь когда Симон скрылся за раздвижными стеклянными дверями внутри здания больницы.
Он посмотрел на часы и включил заднюю передачу. Было восемнадцать часов сорок шесть минут. Нужно поторопиться, если он не хочет опоздать на ярмарку.
24
– Хорошо, он здесь. Что я должен делать?
Бородатый мужчина в больничном кафетерии помешивал пенку в своем латте макиато, наблюдая, как мальчик пошел к лифтам.
– Симон наверняка пойдет в свое отделение, – проинформировал он собеседника в трубке и вытащил длинную кофейную ложку из стакана, чтобы облизать ее. Но тут встрепенулся.
– Подождите, – перебил он своего телефонного собеседника. – Они его только что узнали. Врач. Да, он говорит с врачом. Полагаю, тут сейчас такое начнется.
Он выпустил рифленый кофейный стакан из своих огромных лап и встал, чтобы лучше видеть толпу санитаров, медсестер и врачей, которая постепенно собиралась вокруг Симона. Голоса становились громче. Больница загудела от суетливого возбуждения.
– Правда? Вы уверены?
Взволнованные голоса перед лифтами звучали все звонче, и мужчине стоило усилий сконцентрироваться на инструкциях, которые поступали по телефону. Он попросил собеседника говорить громче. Наконец все понял и одобрительно хмыкнул.
– Все ясно, будет сделано.
Пикассо положил трубку и оставил кофе стоять нетронутым.
25
– Вааоуу бииилеееу…
Буквы расплывались у нее в голове. Неестественно растянутые, как на записи в замедленном воспроизведении, они складывались в непонятные слова.
«Где я? Что произошло?»
Карине казалось, что она сидит в стиральной машине, которая работает в режиме отжима. Жесткая скамейка сильно дрожала. Невидимая сила то и дело бросала Карину вперед, а через секунду снова прижимала к жесткой спинке.
Карина часто заморгала, и ей вдруг стало нехорошо. Словно дыша не носом, а глазами, она уловила вонь. Алкоголь. Рвотные массы.
