Англичане, исполните свой долг!»
Возможно, от поступков Гюго веет саморазрушением, но следует помнить: он ожидал, что империя вот-вот рухнет. Так говорил ему трехногий стол. Каждое «наказание» будет лишней характеристикой в его жизнеописании, когда республике понадобится вождь. Благодаря тайным союзникам ссыльных он также знал: что бы он ни делал, он почти наверняка на грани третьего изгнания. Жена уговаривала его принять предложение убежища от правительства солнечной Испании.
Последний английский биограф Гюго выражает общее мнение, точнее, мнение, распространенное сто сорок лет назад среди сторонников Второй империи: «Его эгоизм был настолько безмерен, его перспективы настолько искажены, его самомнение настолько завышено, что иногда ему казалось, будто политика Англии и Франции направлена против него лично». Полезно сравнить такую точку зрения с фактами.
В ответ на жалобы французской стороны, что ссыльные «подстрекают к убийству императора», в марте 1855 года на Джерси отправили сотрудника Столичной полиции, некоего сержанта Дж. Сондерса. Его расходы оплачивались не Скотленд-Ярдом, а Тайной службой министерства иностранных дел. Сержант Сондерс не тратил времени даром. Он прислал несколько экземпляров газеты «Человек», которую выпускали ссыльные, «в которой часто дают слово г-ну Виктору Гюго». Он старательно подчеркнул все оскорбления. Сержант несколько недель подглядывал и подслушивал и постарался подтвердить подозрения Палмерстона. Ему удалось заполучить, правда всего на несколько минут, письмо, в котором ссыльные называли Виктора Гюго «центральным игроком». Он присутствовал на собраниях, которые проводились в домах Рибейроллеса
{986} и Гюго: «Они используют в своих речах ругательства, ужасно богохульствуют, угрожают всем королям и королевам, а также аристократии и всем, кто с ними не согласен»
{987}.
Всем, кто поддерживал правительство Наполеона III, они грозили гильотиной и утверждали, что императрица «хуже проститутки». Нюансы, очевидно, не играли никакой роли; сержант совершенно не учитывал то, что Гюго был пацифистом и для него делом чести было никогда не оскорблять женщину, даже жену Наполе она III.
Либо жители Джерси почувствовали, каково новое отношение властей к Виктору Гюго, либо, что вероятнее, приступили к работе тайные агенты. Два происшествия, связанные с Гюго, попахивают провокацией:
«Сегодня утром, 11 июня 1855 года, я обнаружил, что на моей двери мелом написали: „Гюго плохой человек“.
Я приказал не стирать их»
{988}.
«Гюго – Полю Мерису, 25 июня 1855 г. Вчера, когда я шел к Скале изгнанников, мне на голову вдруг упал большой камень; все лицо у меня было в крови; я промыл рану морской водой, прошел две лиги, и сегодня утром чувствую себя хорошо… По-моему, там просто играли дети, но ссыльные, кажется, решили, что я попал в засаду. Я показал камень уличным мальчишкам, которые играли в сточной канаве, и попросил: „В следующий раз кидайтесь камнями поменьше“. Вечером ссыльные дружно пришли ко мне, чтобы справиться о моем здоровье. Сент-Хельер гудел от новостей»
{989}.
Обрывки сведений, добытые сержантом Сондерсом, Палмерстон счел достаточным основанием для того, чтобы избавиться от международного смутьяна, в которого превратился Виктор Гюго. Палмерстон уже высказал предложение предоставить беженцам бесплатные билеты до Нью-Йорка. 14 августа 1855 года – за восемь недель до происшествия, которое предположительно «вынудило» правительство Великобритании изгнать беженцев, – мысль о бесплатном проезде казалась лучшим выходом: «По-моему, этих французов нужно убрать с Нормандских островов, где они приносят куда больше вреда Франции и Англии, чем в Лондоне. Лучший способ – высылать их постепенно, партиями. Вначале самых буйных, затем остальных»
{990}.
22 сентября 1855 года у властей появился и удобный предлог. Живущие в Лондоне беженцы из Франции, возглавляемые республиканцем Феликсом Пиа, опубликовали «Письмо королеве Англии», по духу сравнимое с плакатом 1980-х годов, на котором изображались Рейган и Тэтчер в виде героев фильма «Унесенные ветром». Авторы «Письма» позволили себе каламбуры, связанные с орденами Бани и Подвязки (ими недавно наградили Наполеона III), и грубые намеки на то, что королева Виктория позволяет мрачным иностранным монархам хватать себя за интимные места.
В Лондоне «Письмо» осталось почти незамеченным. Зато на Джерси, когда «Письмо» перепечатали в «Человеке», толпа угрожала сжечь редакцию и повесить редколлегию. Гюго и трое других ссыльных провели три дня, забаррикадировавшись у себя дома. Генерал-губернатор Лав приказал Рибейроллесу и двум его коллегам покинуть остров. Гюго считал «Письмо» грубым и нескладным, но из солидарности с его авторами 17 октября 1855 года расклеил по всему острову свою «Декларацию», подписанную тридцатью четырьмя ссыльными: «Государственный переворот только что нарушил свободу Англии… Еще один шаг – и Англия станет придатком Французской империи». В заключение Гюго писал: «А теперь гоните нас!», что власти Джерси охотно и сделали, воспользовавшись старым указом, направленным против пуритан.
Переписка МВД по делу Пиа полностью подтверждает эгоцентрический взгляд Гюго на события. Его самого в депешах неоднократно называют главным смутьяном. Его, двух его сыновей и еще трех ссыльных считали «самыми несносными»; официально утвержденный «Список беженцев, изгнанных с Джерси» начинается с его имени, а галочка рядом с его именем отмечает его как одного из «самых буйных и вредных»
{991}. В письме новому министру внутренних дел сэру Джорджу Грею лорд Палмерстон подытожил ситуацию обычным ударом: «Вопрос теперь заключается в следующем: кому принадлежат эти острова – нам или Виктору Гюго и компании» (23 октября 1855 года)»
{992}.
«Изгнание» Гюго (он написал это слово на исковерканном английском: expieulcheune) стало – как он сам всегда настаивал – кульминацией тайной операции, прямо инспирированной французской дипломатией
{993}. Одним из самых разоблачительных моментов в архивах министерства внутренних дел служит листовка, посланная в Лондон сержантом Сондерсом, «только что отпечатанная и расклеиваемая по всему Джерси»: «Британцам – жителям Джерси и всем, кто не говорит по-французски. Перевод оскорбительного письма, направленного королеве Англии». Оскорбительные абзацы для удобства читателей выделены курсивом и испещрены восклицательными знаками, что очень похоже на подчеркивания Сондерса в газете «Человек», которую он ранее отправил в Лондон:
